Александр Тарасов

Новая мифология

В недавнем советском прошлом отечественная профессура с удовольствием изобретала мифы — и сама же в них верила и среди них жила. Много было таких мифов, рожденных частью по указанию, а частью — в угоду правящей партии: и миф о «новой исторической общности людей — советском народе», и миф о «единодушной поддержке всем прогрессивным человечеством мирных инициатив Советского правительства», и миф об «ускорении в СССР научно-технического прогресса», и т.д., и т.п.

Сегодня на смену набору старых — советских — мифов пришел новый набор — столь же далекий, естественно, от реальности.

Как краткое собрание таких мифов можно рассматривать статью Е. Черникова «Верю, верую, боюсь...» («Век», № 6 за 2000 г.).

Формально статья посвящена вопросу о том, что же нужно нашей стране — «государственная идеология» или «национальная идея» (собственно, так и звучит подзаголовок статьи). Автор полагает, что рождающееся где-то в кремлевских коридорах стремление создать «государственную идеологию» чрезвычайно опасно, а вот в «национальной идее» Россия крайне нуждается.

Перед нами сразу два распространеннейших сегодня в России в профессорско-академических кругах мифа. Один — миф о «национальной идее», другой — о «государственной идеологии».

«Национальную идею», как известно, повелел придумать еще предыдущий президент. На практике это вылилось в создание специальной структуры по выработке «национальной идеи», под каковую структуру были выделены немалые деньги, созданы места (синекуры) — и люди, получившие эти деньги и места, съездили за государственный счет в Лондон, закупили там офисную мебель и оборудование (ближе негде было?) и выпустили спустя то ли полгода, то ли даже год работы исполненную на лазерном принтере «самиздатскую» брошюру, в которой добросовестно излагалось, что по поводу «национальной идеи» было написано за последние несколько лет в центральной проправительственной прессе (мнение оппозиционной прессы игнорировалось). С тех пор никто ничего про эту комиссию по выработке «национальной идеи» не слышал. Хотя люди, судя по всему, по-прежнему «работают», получают за это вполне приличную зарплату и даже, наверное, ездят за государственный счет в загранкомандировки — в поисках «национальной идеи».

Почему «национальная идея» — это миф? Потому, что необходимость и возможность ее создания никем не подвергается сомнению, хотя никто не смог до сих пор внятно ответить на вопросы, возможна ли «национальная идея» в многонациональном государстве, во-первых; возможно ли ее создать по заказу «верхов», во-вторых; не является ли она неизбежно другой ипостасью той самой «государственной идеологии», которой так боится Е. Черников, в-третьих; возможно ли всеобщее согласие с «национальной идеей» в социально разделенной стране, в-четвертых, и, наконец, в-пятых, в каких условиях вообще возникает «национальная идея».

На последний вопрос, впрочем, Е. Черников попытался ответить: по его мнению, в России дважды формировалась «национальная идея» — в борьбе против татаро-монгольского ига и в 1812 г. при нашествии Наполеона. То есть для возникновения «национальной идеи» нужно, чтобы пришел внешний враг, агрессор, завоеватель. Интересно, кто же сегодня должен выступить в роли татаро-монгол и Бонапарта? США? НАТО? По Е. Черникову получается, что для возникновения «национальной идеи» нас сначала должны оккупировать и начать грабить. Мысль интересная, но пугающая. Это во-первых. Во-вторых, непонятно, чем тогда «национальная идея» отличается от «государственной идеологии», поскольку те, кто был не противником, а сторонником Наполеона или Орды, рассматривались именно как государственные преступники — и никто с ними теоретической полемики не вел. Их просто физически уничтожали.

Е. Черников попытался ответить только на один из перечисленный мной вопросов. На остальные ни он, ни другие сторонники «национальной идеи» не ответили. Несмотря на это на миф «национальной идеи» покушаться у нас побаиваются. Знаю только один пример обратного. Африканист и культуролог Н. Сосновский не побоялся и прямо написал, что затея с «национальной идеей» находится в сфере компетенции психиатров.

Второй миф — о существовании некоей тоталитарной «государственной идеологии». Предполагается, что таковая может быть только при нацизме или сталинизме. Практика этого не подтверждает. При нацизме или сталинизме «государственная идеология» всего лишь закреплялась законодательно (в конституции, например) под своим собственным именем. Но делать это совсем не обязательно, наоборот — это признак слабости. «Государственная идеология» на практике существует в любом государстве. Например, в США «государственной идеологией» является либерализм. Каноны либерализма зафиксированы в законодательстве США и внушаются каждому гражданину через систему образования с начальной школы. Как частное лицо, гражданин США может быть не согласен с этой «государственной идеологией», но изменить он ничего не может. Как только силы, не согласные с «государственной идеологией» США, становятся «слишком» мощными, государство прибегает по отношению к ним к тайным или явным репрессиям. Когда после окончания I Мировой войны в США в большом количестве распространились организации социалистической ориентации, власти провели в 1919 г. широкомасштабную кампанию по силовому разгрому этих организаций: в их штаб-квартирах и отделениях были явочным порядком, вопреки законодательству США, произведены погромы (эта кампания осталась в истории под названием «облавы Палмера»), свыше 10 тыс. человек было арестовано, несколько тысяч — принудительно депортированы из США, в том числе 249 человек — без всякого решения суда или иных юридических процедур — были посажены на пароход и высланы в Советскую Россию (именно эта акция и вдохновила позднее Ленина на известную «высылку философов»). В 60-е, когда ситуация повторилась, власти США провели силами спецслужб несколько десятков тысяч тайных операций против левых организаций — и разгромили их (в конце 70-х, когда стало ясно, что бояться больше нечего, данные об этих тайных операциях были преданы гласности). Государство без «государственной идеологии» просто не может существовать: такое государство будет неизбежно разорвано на части сторонниками разных идеологий, которые создадут на этих частях собственные государства. Так что «тоталитаризм» тут не при чем.

США, 1920 г. Задержанные леворадикалы ожидают слушаний по делу о депортации (кликабельно)	Проправительственная карикатура, посвященная депортации (кликабельно)

Кстати, о «тотаритаризме». Это еще один миф. Мои коллеги уже не первый год краснеют на разных международных форумах, когда зарубежные ученые их спрашивают: «Почему у вас так широко пользуются “концепцией тоталитаризма” — ведь доказано, что она ненаучна, что она была разработана в годы II Мировой войны и затем “холодной войны” в пропагандистских целях. Мало ли что в целях пропаганды выдумывали и у вас, и у нас? Нельзя же всему этому верить!»

И действительно, еще в конце 60-х — начале 70-х годов, после того, как Г. Нольде и Э. Нольде разобрали по косточкам «концепцию тоталитаризма» Х. Арендт — З. Бжезинского — К. Фридриха, стало ясно, что ни в одной стране мира — даже в нацистской Германии — не было того, что у Арендт — Бжезинского — Фридриха было написано. Во всех специальных западных справочниках и энциклопедиях 70-х годов «концепцию тоталитаризма» так и характеризовали, как ненаучную, придуманную в целях пропаганды сначала против нацистской Германии, а затем и против сталинистского СССР. Но пока шла «холодная война», о «тоталитаризме», разумеется, писали и говорили все те, кто вел пропагандистскую борьбу с СССР. Но сейчас-то, когда никакого СССР давно нет и «холодная война» кончилась, просто стыдно и дальше распространять чужие пропагандистские мифы!

Еще сразу три новых мифа Е. Черников воспроизводит в одной-единственной фразе «гражданское общество и правовое государство с их либеральными ценностями, квинтэссенцией которых являются права человека».

Во-первых, о «гражданском обществе». Западные социологи спорят уже не первый год о том, умирает ли «гражданское общество» или оно уже умерло — во времена тэтчеризма и рейганомики и торжества неолиберализма. Дело в том, что, как выяснилось в 80-е — 90-е годы, «гражданское общество» может существовать только при сильном государстве, которое берет на себя значительную часть социальных функций. Если государство отказывается от такой роли, перекладывая решение социальных вопросов на самих граждан, граждане погрязают в проблемах исключительно экономического выживания — и у них просто не остается времени, сил и денег на «гражданское общество». Поэтому в 80-е — 90-е на Западе обнаружился упадок массовых общественных движений, заметно снизилось число граждан, участвующих в различных самодеятельных ассоциациях, и изменился сам характер этих общественных организаций: например, число клубов любителей игры в бридж и число садо-мазохистских клубов стремительно росло (при том, что все они были микроскопическими — по несколько человек, несколько десятков человек), а число ассоциаций, пытающихся серьезно воздействовать на общественную жизнь (объединения экологистов, сторонников расового, национального, религиозного равноправия, организации, защищающие права человека и т.д.), уменьшилось и число их членов заметно сократилось. При этом число фашистских и нацистских групп постоянно растет.

А у нас в стране до сих пор продолжают говорить и писать на эту модную в 60-е — 70-е гг. в западных лево-либеральных кругах тему. Мне известен только один пример, когда наш специалист выступил со статьей о крахе «гражданского общества» (то есть со статьей, написанной с учетом достижений современной западной социальной науки). Это был Б. Кагарлицкий — и примечательно, что статью он опубликовал в таком явно непрофильном издании, как педагогическая газета «Первое сентября». Очевидно, в других местах редакторы просто побоялись публиковать статью, направленную против общепринятого мифа!

Поневоле вспомнишь Чернышевского, сетовавшего: «Бедная Россия, вечно она донашивает выброшенные Европой шляпки!» — то есть: вечно у нас пропагандируют те почерпнутые на Западе идеи, от которых сам Запад уже отказался.

Второй миф — миф о «правовом государстве», которое-де ориентировано на либеральные ценности. Модный сегодня у нас в стране французский философ М. Фуко давным-давно доказал — на многочисленных примерах, — что «правовое государство» существовало всегда — со времен античности, если не Хаммурапи. Основной принцип «правового государства» — верховенство закона. И это правило неукоснительно соблюдалось, просто сами законы выглядели по-разному: например, можно было законодательно закрепить норму, которая предусматривала, что монарх неподсуден, ненаказуем и не контролируем никакими инстанциями. Но это было не бесправие, не произвол, а именно правовая норма.

Еще один миф — миф о том, что «квинтэссенцией либерализма являются права человека». На самом деле либерализм утверждает экономические, религиозные и политические свободы индивидуума. Это совсем не то же, что права человека. Основное право человека, как известно — право на жизнь. Но в обществе, где существует социальное и имущественное неравенство, это право вступает в противоречие с такой либеральной ценностью, как экономическая свобода, основанная на незыблемости права частной собственности. То есть бедняк, поскольку он родился таким, не имеет права требовать от богатого, чтобы тот не дал ему умереть с голоду: это относится исключительно к доброй воле богатого — хочет, даст ему есть, не хочет — не даст.

И последний миф — миф о «возвращении к нам христианских ценностей». Жестокость сегодняшней жизни как-то этого не подтверждает. И действительно, если обратиться к современным социологическим исследованиям (например, к данным Д. Фурмана), оказывается, что реально православных у нас в стране — 2 %. Конечно, при формальных опросах сегодня православными называет себя половина населения, но при углубленном исследовании оказывается, что это — условная идентификация, такая, какой 20 лет назад была формулировка «советский человек». На самом деле эти люди обрядов не соблюдают, церкви не посещают, христианских заповедей не придерживаются.

Более того, есть специальные исследования (например, О. Белевского), которые свидетельствуют о все уменьшающемся влиянии христианских ценностей в общественной жизни. Скажем, год назад идею христианского смирения и терпимости («подставь правую щеку») поддерживало всего лишь 4 % опрошенных (в 1995 г. таких людей было 22 %, а в 1991 — вообще 48 % !). Те, кто отказывается признавать эту христианскую заповедь, имеющую, с точки зрения Е. Черникова, «непреходящую ценность», очень просто мотивируют свой отказ «подставлять вторую щеку»: «Нельзя. Забьют насмерть».

Зато число приверженцев сатанизма в стране растет быстрыми темпами.

Обидно, что многие наши ученые-гуманитарии по-прежнему, как в советские времена, живут в «башне из слоновой кости» и видят не реальную Россию, а некий сконструированный в академических коридорах виртуальный образ России. Подозреваю, что рано или поздно им придется пережить такой же шок, какой пережили 10 лет назад разные преподаватели марксизма-ленинизма и истории КПСС.

18—23 февраля 2000