После краха советской системы в отечественных социальных дисциплинах утвердилась мода на несколько почерпнутых с Запада теорий — таких, как «теория тоталитаризма», «теория модернизации», теории «столкновения цивилизаций», «конца истории», «постиндустриализма», «мира постмодерна» и т.п. Мода на некоторые — например, на «столкновение цивилизаций», «конец истории» или «мир постмодерна» — быстро прошла.
Теория модернизации, напротив, утвердилась и даже превращена в официальный образовательный канон. Между тем на Западе еще в середине 70-х гг. XX века она была отброшена как пропагандистская и заведомо ненаучная.
Сама теория модернизации возникла из плохо понятого и вульгаризованного Маркса, который, как известно, говорил, что более развитые страны показывают менее развитым их будущее и что все страны должны в своем развитии пройти одинаковые стадии. Однако изучив конкретную практику включения в мировую капиталистическую экономику колониальных стран, Маркс (начиная с работы «Британское владычество в Индии») скорректировал свою точку зрения, поскольку обнаружил, что капиталистическая метрополия (страны-колонизаторы) не развивает экономически, технически и политически колонии, а, напротив, консервирует в них отсталость и тормозит развитие (а то и прямо разрушает — как в Индии и Ирландии — наиболее технически передовые секторы экономики). Но создатели теории модернизации этого изменения взглядов Маркса «не заметили».
Собственно теория модернизации возникла в 50-е — начале 60-х гг. в США и Великобритании и была предназначена для «внешнего употребления»: для стран «третьего мира», в том числе тех, кто активно освобождался от колониальной зависимости[1]. Основной идеей классической теории модернизации была идея неизбежного перехода от «аграрного» общества к обществу «индустриальному». Этот переход в страны «третьего мира» несли страны «первого мира», которые уже в силу одного этого факта выступали в качестве «прогрессоров», «культуртрегеров» и «благодетелей».
Классическая теория модернизации описывала «аграрное общество» с позиций откровенно европоцентристских, расистских и оскорбительно-ксенофобских. Аграрным обществам (то есть всему миру за исключением развитых капиталистических стран) якобы были присущи следующие черты: доиндустриальная (аграрная) экономика; неспособность к социальному, технологическому и культурному развитию; зависимость организации социальной жизни общества от религиозных и мифологических представлений; циклический, а не поступательный характер исторического существования; авторитарный (тоталитарный) характер власти; преобладании традиции над новаторством; коллективистский характер общества и подавление в нем личностного начала; преобладание в обществе людей с пассивным, недеятельным, безразличным, апатичным типом личности; ориентация не на материальные и инструментальные, а на религиозные или метафизические ценности; отсутствие способности к экономическому производству не ради удовлетворения насущных потребностей, а ради реализации возможности развития в будущем (экономического роста как самоценности). Индустриальное же общество («современность», Modernity) описывалась, напротив, исключительно в розовых тонах: это общество высокотехнологичной (научно-промышленной) экономики; постоянно интенсивно обновляющееся и усложняющееся в социальном, экономическом и культурном отношениях; светское и рациональное по своему социальному характеру; находящееся в поступательном развитии («линейный прогресс»); с институтами власти, основанными на представительной демократии и идеологии либерализма; с преобладанием инноваций над традицией; общество индивидуализма, уничтожившее (или подавившее) коллективизм; состоящее из активных, экономических деятельных личностей с развивающе-присваивающим типом мышления; ориентированное на получение материальных благ (деньги, комфорт, власть, наслаждения) и инструментальных ценностей; способное производить не только ради удовлетворения насущных потребностей, но и ради возможностей технологического развития в будущем[2].
В середине 70-х гг. теория модернизации развалилась под сокрушительным натиском явного несоответствия ее с практикой экономического развития за пределами стран «первого мира» (в первую очередь стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, осуществивших экономический прорыв в условиях военных диктатур или авторитарного правления и на основе традиций — включая «метафизическое» конфуцианство — а не в разрыве с ними), с одной стороны, и теоретических ударов со стороны концепций «зависимого развития», «структурной зависимости», «технологической зависимости» и «периферийного капитализма» — с другой. Эти концепции, близкие друг к другу, были разработаны в 60-е гг. — независимо друг от друга — преимущественно латиноамериканскими исследователями А. Гундером Франком, Т. Дус Сантусом, Р. Ставенхагеном, О. Фальс Борда, Э. Торресом Ривасом, М. Капланом, Э. Кардозу и др. Все они — на огромном (в основном латиноамериканском) материале — описывали функционирование реальной капиталистической экономики как квазиимперской экономической системы, состоящей из двух или трех сегментов: метрополии — стран «первого мира» — и периферии — стран «третьего мира» (как вариант описывалось существование стран полупериферии — наиболее географически и культурно близких к метрополии и экономически развитых стран «третьего мира»). Специфика существования периферии и полупериферии заключалась в зависимости (финансово-экономической) от метрополии, которая навязывала им невыгодные варианты технологического развития (устаревшие, энерго- и ресурсоемкие, природоразрушающие и т.п.), консервировала экономическую и социальную отсталость и дифференциацию, препятствовала освоению и внедрению наиболее передовых технологий, обрекала на роль сырьевого и технологического придатка, стимулировала наиболее реакционные (вплоть до фашизма) формы политической жизни[3]. Теоретики концепций круга периферийного капитализма достаточно убедительно (опираясь на конкретные исследования в своих странах) показали тупиковость периферийного капитализма, невозможность «догоняющего развития» (иными словами, модернизации), а также то, например, что правящие классы в странах «зависимого», периферийного капитализма неизбежно становятся тотально криминализованы и паразитичны или что сам факт периферийности маргинализирует общество стран периферии, включая и рабочий класс этих стран (даже тогда, когда рабочие имеют работу).
В конце 80-х — начале 90-х гг., в связи с развалом Восточного блока, застигшим западную политическую мысль врасплох, теория модернизации была срочно вынута из архива (один из теоретиков «неомодернизации» Э. Тирьякян так и назвал свою работу: «Модернизация: да эксгумируется в мире»)[4]. Теперь теория модернизации применялась уже не к «третьему миру», а ко «второму», то есть к Советскому блоку. Поскольку, однако, сразу стало ясно, что по отношению к постсоветскому пространству теория модернизации еще менее адекватна (очевидно, что индустриализация здесь давно прошла; общество носило светский характер; традиции были сведены к минимуму в ходе антибуржуазной трансформации, и т.д., и т.п.), пришлось срочно разработать круг теорий «неомодернизации», которые вводили множество оговорок в классическую модель (вплоть до привлечения понятий «капитализм западного типа» и «незападного типа», «обратимости» и «необратимости» модернизации, «экзогенного» и «эндогенного» характера модернизации). Наиболее распространенными стали разные варианты «неомодернизационизма» циклического характера, предполагавшие, что модернизация может проходить неограниченное число раз — с переменным успехом. По этой логике в России / СССР первая модернизация имела место в 1861-1914 гг., вторая — в советский период (или даже их было две: одна в 20-30-е гг., другая в 60-70-е) и, наконец, следующая (последняя?) — в постсоветский период. Классической работой циклического «неомодернизационизма» можно считать изданную у нас книгу С. Хантингтона[5], до того прославившегося теорией «столкновения цивилизаций», взятой на вооружение фашистами во всем мире.
В отечественной и в восточноевропейской литературе «неомодернизационные» концепции подвергаются жестокой критике как явно пропагандистские, ненаучные и не основанные на реальных фактах. Впрочем, и среди известных западных политологов есть большая группа специалистов — в первую очередь, специалистов по Восточной Европе и бывшему СССР — резко отвергающих «неомодернизационизм». С. Коэн, например, убедительно показал, что в бывшем СССР идет процесс, который он назвал «демодернизацией»[6].
Активные попытки насадить в отечественных социальных науках (и в системе образования) теорию модернизации связаны, судя по всему, с тем, что постсоветская Россия инкорпорируется в мировую капиталистическую экономическую систему в качестве страны периферии (страны «третьего мира»). Это явление — составная часть идущего в настоящее время в мире процесса глобализации.
10-19 июня 2004
[1] «Классические» варианты теории модернизации см.: Lerner D. The Passing of Traditional Society. Modernization on the Middle East. N.Y., 1958; Black C.K. The Dynamics of Modernization. N.Y., 1966.
[2] См.: Apter D. The Politics of Modernization. Chicago — L., 1965; Levy M.J. Modernization of Society. Princeton, 1966; Eisenstadt S.N. Modernization: Protest and Change. Engelwood Cliffs, 1966; Мюрдаль Г. Современные проблемы «третьего мира». М., 1972. У Г. Мюрдаля — как у наиболее доступного для отечественной аудитории автора — очень показательно описание всех слоев стран Южной Азии как сборища лентяев, бездельников, сибаритов, у которых отсутствует элементарное чувство порядочности, ответственности за соблюдение обязательств и трудовой дисциплины, отсутствует инициатива, пунктуальность, аккуратность и т.п. Чтобы понять, насколько это описание носит откровенно расистский характер, достаточно вспомнить, что именно в этих странах существует традиционная «банковская» система, в которой миллионы в валюте перемещаются из рук в руки и из страны в страну без документов, на основании одного только честного слова партнеров!
[3] См.: Dos Santos T. El nuevo caracter de la dependencia. Santiago-de-Chile, 1968; Idem. Socialismo o fascismo: dilema de América Latina. Santiago-de-Chile, 1969; Id. Socialismo o fascismo. El nuevo caracter de la dependencia y el dilema latinoamericano. Buenos Aires, 1973; Frank A.G. El desarrollo del subdesarrollo. México, 1966; Id. Capitalismo y subdesarrollo en América Latina. La Habana, 1970; Id. América Latina: subdesarrollo o revolución. México, 1976; Fals Borda O. El Hombre y la tierra en Boyaca. Desarrollo histórico de una sociedad minifundista. Bogotá, 1973; Id. Historia de la cuestion agraria en Colombia. Bogotá, 1975; Torres Rivas E. Procesos y estructuras de una sociedad dependiente. Santiago-de-Chile, 1969; Id. Notas sobre las clases y el Estado en Centroamérica. San Jose, 1974; Stavenhagen R. Siete tesis equivocadas sobre América Latina. México, 1965; Id. Las clases sociales en las sociedades agrarias. México, 1971 etc. К сожалению, эти работы не переведены на русский язык и, в отличие от теоретиков модернизации, не включены в научный оборот даже в пересказах. Однако в упрощенном виде с описанием функционирования системы «метрополия — периферия» можно ознакомиться по книгам И. Валлерстайна: Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуации в современном мире. СПб., 2001; его же. После либерализма. М., 2003; его же. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М., 2003. И. Валлерстайн, пользуясь своей принадлежностью к метрополии (географической — США и языковой — английский), фактически присвоил себе достижения латиноамериканских теоретиков 60-х гг.
[4] International Sociology, 1991, N 2.
[5] Хантингтон С.П. Третья волна. Демократизация в конце XX века. М., 2003.
[6] См.: Коэн С. Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России. М., 2001.
Опубликовано в бюллетене «Рабочий вестник» (Пермь), № 71 (2004); в сокращении — в журнале «Школьное обозрение», 2004, № 2.