Лев Троцкий

Термидор^[1]

Лев Троцкий Художник Пётр Львович Мизякин

Может ли у нас иметь место Термидор? В «Правде», при помощи цитат, доказывают, что не может[2]. Сталин говорил что-то о невежестве тех, которые вспоминают о Термидоре. Но это все неправильно, бьет мимо цели. Обвинять оппозицию, как мелкобуржуазный уклон, как отражение растущей мелкобуржуазной стихии и в то же время отрицать самую возможность «термидорианского» возвращения буржуазного режима, — значит не связывать концов с концами, значит делать две ошибки: и в оценке оппозиции, и в оценке опасностей нашего развития.

Перед введением нэпа и в первый период его у многих из нас было немало разговоров с Лениным о Термидоре. Самое слово это было у нас в большом ходу. Никому и в голову не приходило нелепое педантское или шарлатанское рассуждение о «невозможности» Термидора вообще — ввиду социалистического характера революции[3] и пр. и пр.

«Что оно означает? — говорил Ленин про Кронштадтское восстание. — Переход политической власти от большевиков к какому-то неопределенному конгломерату или союзу разношерстных элементов, как будто бы даже немножко только правее большевиков, а, может быть, и левее большевиков».

«Беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически». (Ленин, речь на X съезде РКП 8 марта 1921 г., стенограф. отчет, стр. 19).

Дело шло в Кронштадте, как известно, не только о беспартийных: в восстании принимало участие много партийных матросов. Вместе с беспартийными они сдвинули власть с классовой зарубки. Кронштадтская форма «Термидора»[4] — военное восстание. Но при известных условиях можно более мирно сползти к Термидору. Если кронштадтцы, партийные и беспартийные, под лозунгом Советов и во имя Советов спускались к буржуазному режиму, то можно сползти на термидорианские позиции даже со знаменем коммунизма в руках. В этом и состоит дьявольская хитрость истории.

Что же такое Термидор? Спуск революции на одну ступеньку — сдвижок власти вправо — в результате какого-то надлома или надрыва революции[5]. Наверху, у руля, как будто те же самые люди, те же самые речи и те же самые знамена. На другой день после 9 Термидора победоносные участники его были глубочайшим образом уверены, что ничего катастрофического не произошло: просто расправились с группой «бывших вождей», ставших смутьянами, дезорганизаторами и «объективно» помощниками Питта, тогдашнего Чемберлена[6]. А внизу произошли глубокие перемещения классовых сил. Собственнические элементы успели к этому времени оправиться, окрепнуть, набраться духу. Восстановился гражданский порядок. Новые собственники хотели больше всего, чтобы им не мешали наслаждаться собственностью. Они нажимали на государственный аппарат, на клубы якобинцев, из которых многие сами чувствовали себя собственниками, людьми порядка, — и якобинской партии понадобилось перегруппироваться: выдвинуть вперед одни элементы, более способные и склонные плыть по новому течению, присоединить к ним новые элементы, не якобинского происхождения, — и оттеснить назад, отбросить, обессилить и обезглавить те элементы, которые отражали интересы и страсти городских низов, санкюлотов. В свою очередь, эти низы уже не чувствовали прежней уверенности в своих силах — под давлением новых собственников и прикрывавшего их государственного аппарата. Первый сдвиг власти и выразился в передвижке внутри той же правящей партии: одни якобинцы оттеснили других якобинцев[7]. Но это-то и явилось — говоря ленинскими словами — подножкой, ступенькой, мостиком, по которому позже пришла к власти крупная буржуазия, возглавляемая Бонапартом[8].

Есть ли у нас опасность Термидора? Этот вопрос означает: а) есть ли у нас опасность буржуазной реставрации вообще[9]; б) есть ли основания думать, что эта реставрация совершится не сразу, одним ударом, а рядом последовательных сдвигов, причем первый сдвиг произойдет сверху, в значительной мере внутри одной и той же партии — от элементов, представлявших подъем революции, к элементам, приспособляющимся к ее спуску.

Отрицать опасность буржуазной реставрации для диктатуры пролетариата в отсталой стране, в капиталистическом окружении — немыслимо. Говорить о неизбежности Термидора может только меньшевик или действительный капитулянт, не понимающий ни международных, ни внутренних ресурсов нашей революции. Но отрицать возможность Термидора может только чиновник, болтун или хвастун. У нас речь идет, разумеется, только о возможности, только об опасности — в том самом смысле, в каком Ленин говорил: «Аграрной революции не отнимет никакая сила в мире, а социалистическую — враги еще могут отнять».

Но буржуазная реставрация, вообще говоря, мыслима либо в виде решительного и крутого переворота (с интервенцией и без интервенции), либо в виде нескольких последовательных сдвигов. Это Устрялов и называет спуском на тормозах[10], и при спуске на тормозах, дело вовсе не проходит безболезненно, как показала та же французская революция. 9 Термидора было дополнено 18 Брюмера.

Таким образом, доколе не победила европейская революция, возможности буржуазной реставрации у нас отрицать нельзя. Какой же из двух возможных путей более вероятен в наших условиях: путь крутого контрреволюционного переворота или путь последовательных сдвигов, со встряской на каждом этапе, и с термидорианским сдвигом, как ближайшим этапом? На этот вопрос, думаю, можно дать только архиусловный ответ. Поскольку вообще нельзя отрицать возможности буржуазной реставрации, постольку приходится иметь перед глазами оба ее варианта, — и с тормозами и без тормозов — взвешивать их шансы, подмечать элементы их подготовки. В политике, как и в экономике, остается все тот же вопрос: кто кого?

На XI съезде Ленин очень ярко нарисовал возможный термидорианский сдвиг власти. Он брал вопрос в разрезе культуры, которая, конечно, теснейшим образом связана и с экономикой, и с политикой: «История знает превращения всяких сортов, полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества — это вещь в политике совсем несерьезная.

Нас учили: бывает, что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоевал, бывает завоевателем, а тот, который завоеван, бывает побежденным. Это очень просто и всем понятно. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю».

Считал ли Ленин, что такого рода перерождение управляющих неизбежно? Нет. Считал ли он его возможным? Безусловно. Считал ли он его вероятным? При известных исторических условиях — да. Означало ли это пессимизм? Нет, самый вопрос звучит глупостью. (Должен тут же в скобках сказать, что над одним из столпов партии приятель его проделал злую шутку, показав ему, под видом собственной статьи, цитированные мною выдержки из речи Ленина на XI съезде. «Столп» не узнал действительного автора и оценил речь Ленина так: «Старческое брюзжание, пахнет оппозицией».) Таким образом, Ленин считал не исключенным, что экономические и культурные сдвиги в сторону буржуазного перерождения могут в течение долгого периода происходить при сохранении власти большевиков, путем незаметной культурно-политической ассимиляции известного слоя большевистской партии новой поднимающейся мелкобуржуазной стихией. Этим самым Ленин признавал возможность термидорианского надлома и сдвига власти, хотя это вовсе не значит, что он считал партию термидорианской или попросту ругал нас термидорианцами. Надо же понимать язык марксизма. Происходят ли в стране процессы, которые могут сделать вполне реальной опасность Термидора — при бюрократически слепой политике с нашей стороны? Происходят. Не буду останавливаться ни на кулаке, частнике, ни на давлении империализма извне[11]. Это общеизвестно. Но вот возьмем такой пример: на таком-то заводе старый кадр революционных рабочих отодвигается в сторону, а то и просто загоняется в оппозицию новыми элементами, иногда даже не проделавшими гражданской войны[12], причем среди этих новых элементов немало таких, которые до революции были покорные хозяевам, а в первый период революции были враждебны большевизму, и которые теперь, в качестве партийцев, всегда покорных начальству, кроют оппозиционеров теми самыми словами, какими крыли в свое время большевиков. Такие «сдвиги» даже на заводах не составляют редкого исключения. Что они означают? Это не контрреволюция[13], не переворот, а перегруппировка элементов внутри одного и того же класса, одной и той же партии, — такая перегруппировка, которая поднимает кверху наиболее легко приспособляющиеся элементы и тем самым понижает революционную сопротивляемость класса. Идет ли у нас сейчас перегруппировка элементов по этой линии в более широком масштабе? Я утверждаю, что идет. Бешеная борьба с оппозицией и есть тот метод, который облегчает указанную перегруппировку сил внутри партии — под давлением непролетарских классов. В этом и состоит тот наиболее опасный процесс, который может чрезвычайно облегчить термидорианским элементам в стране удар по партии.

Против указаний на опасность Термидора возражают, что у нас-де другое соотношение классов, чем во Франции и пр. и пр. Но и мы догадываемся, что базой большевиков является не предпролетариат XVIII века, а индустриальный рабочий класс XX века. И мы слыхали, что у Французской революции не было выхода наружу, ибо Францию окружали более отсталые феодальные страны. У нашей же революции есть выход наружу, ибо нас окружают более передовые капиталистические страны[14]. Контрреволюция во Франции была абсолютной исторической неизбежностью. У нас же она представляется только возможностью — в случае исключительно неблагоприятного дальнейшего сочетания международных условий и исключительно неправильной политики внутри. Один из нынешних теоретических разоружителей партии цитировал Маркса насчет того, что пролетарской революции незачем де рядиться в костюмы прошлого и делал отсюда глупенький и сладенький вывод: незачем, стало быть, говорить о Термидоре[15]. Рядиться в тогу прошлого можно для того, чтобы скрыть от себя и других скудность своей исторической роли. Это негоже. Но можно и должно искать аналогий с прошлым, учиться на примерах прошлого. В 1902 году Ленин писал, что социал-демократ это якобинец, связавший себя с революционным движением рабочего класса. Тогда, 25 лет тому назад, именно мне довелось возражать Ленину в том смысле, что Французская революция была мелкобуржуазной революцией, а наша — пролетарская, что незачем оборачиваться назад, на якобинцев и пр., — словом, я развивал ту самую премудрость, которую теперь повторяют, разбавляя водою, критики оппозиции.

Незачем говорить, что Ленин не хуже нас знал разницу между XVIII столетием и XX, между санкюлотами и индустриальными рабочими, — и, тем не менее, он был совершенно прав, проводя нить исторической преемственности от якобинца к большевику. Однородный смысл имеет и аналогия с Термидором. Она многому учит. Термидор есть особая форма контрреволюции, совершаемой в рассрочку, в несколько приемов, и использующей для первого этапа элементы той же правящей партии — путем их перегруппировки и противопоставления[16].

Ссылка некоторых мудрецов на то, что группа Робеспьера еще в день 9 Термидора была у власти, а не в оппозиции совершенно смехотворна. Никто же не говорит о тождестве процессов. Если бы термидорианцы не сразу гильотинировали группу Робеспьера, а только лишили бы ее постепенно власти, скажем, для начала только «проработали» бы ее, то группа эта попала бы в оппозицию. Как и с другой стороны, у нас нет недостатка в таких, вполне уже доспевших термидорианцах, которые требуют ускоренной физической расправы с оппозицией. Тут уж дело идет о технике, а не о политическом существе процесса.

Не сомневаюсь нисколько, что из этих моих слов будет кое-кем сделан и опубликован тот вывод, что наша революция обречена, что перед нею только путь Термидора, что наша партия является термидорианской, что социалистическое развитие невозможно[17] и т. д. и т. п. Я считаю такой метод «проработки» одним из наиболее злокачественных признаков влияния термидорианских тенденций на аппарат нашей собственной партии: это есть духовное разоружение пролетариата, усыпление партии, уничтожение идейно-политических граней между правым и левым, революционным и оппортунистическим, между социал-демократией и большевизмом[18]. Теоретическое разоружение и политическое усыпление партии облегчает работу термидорианских тенденций. Против такого разоружения оппозиция ведет и будет вести непримиримую борьбу, — именно потому, что она ни в каком случае не считает Термидор неизбежным.

июль 1927 г.

Комментарии

[1] Мы публикуем этот текст не потому, что разделяем взгляды автора, а потому, что считаем своим долгом воспроизвести первые аргументированные тексты, определившие сталинизм как Термидор. Смысл публикуемого текста Л. Д. Троцкого именно таков, хотя сам Троцкий и осторожничает, не говорит о Термидоре как о свершившемся факте, а лишь о захвате лидерства в партии группой термидорианцев и о борьбе в партии термидорианской тенденции с революционной. Впрочем, поскольку текст (не опубликованный тогда, но доступный внутрипартийной оппозиции в копиях) был написан в 1927 г., т. е. в первый год термидорианского переворота 1927—1937 гг., трудно бросить этот упрек Троцкому, т. к. в самой большевистской партии еще существовали и противоборствовали термидорианское и «якобинское» крылья.

[2] Троцкий в первую очередь имеет в виду программную статью бухаринца Д. П. Марецкого «Так называемый «термидор» и опасности перерождения», опубликованную в «Правде» 24 и 29 июля 1927 г. В этой статье, помимо прочего, оппозиция обвинялась в «устряловщине» (см. комментарий 10). Самое забавное, что значительную часть аргументов против «термидорианской угрозы» Марецкий почерпнул из книги самого Троцкого «Новый курс» (1924).

[3] Камень в огород Г. Е. Зиновьева, который приводил именно такой аргумент в своей знаменитой статье (изданной вскоре отдельной брошюрой) «Философия эпохи» (1925). Парадокс, однако, в том, что в этой статье Зиновьев лишь воспроизвел логику рассуждений Троцкого из «Нового курса».

[4] Троцкий не был первым, кто понял, что Кронштадтский мятеж — это попытка Термидора. Первым это сделал Б. Мирский в своих статьях весной-летом 1921 г. в парижской кадетской газете «Последние новости». Троцкий об этом знал, так как следил за полемикой по поводу «русского Термидора» между Мирским и идеологом сменовеховства Н.В. Устряловым.

[5] На самом деле Термидор — закономерная стадия в революциях индустриального периода (буржуазных и суперэтатистских; см. Национальный революционный процесс: внутренние закономерности и этапы). «Сдвижок», «подвижка», «передвижка» — термины из рабочего словаря Ленина, в которых он пытался охарактеризовать возможность «верхушечной» термидоризации Русской революции.

[6] Питт-младший Уильям (1759—1806) — премьер-министр Великобритании в 1783—1801 и 1804—1806 гг., выразитель интересов крупной буржуазии, проводил экспансионистскую и колониалистскую политику. Непримиримый враг Великой французской революции, считал подавление Французской революции главной задачей своей жизни. Создал разветвленную сеть шпионов и диверсантов во Франции, щедро финансировал контрреволюционных мятежников, в силу чего обвинение в получении «золота Питта» стало обычным на судах над контрреволюционерами. Умер от нервного потрясения, узнав о разгроме союзных войск при Аустерлице. Троцкий напрасно сравнивает его с Н. Чемберленом, тогдашним министром здравоохранения и фанатичным врагом большевиков: масштаб личностей несопоставим.

[7] Это неверно. Не «оттеснили», а физически уничтожили. Термидорианцы были уже самостоятельной политической силой, а те из них, кто вышел из якобинцев, к моменту 9 термидора якобинцами по сути уже не были.

[8] Еще одна ошибка. Интересы крупной буржуазии (на тот момент — преимущественно торговой) представляла уже значительная часть термидорианцев, а окончательно крупная буржуазия пришла к власти в период Директории, предшествовавший бонапартизму.

[9] Поскольку Л. Троцкий, разумеется, понятия не имел о суперэтатизме и о том, что может быть Термидор без возвращения к капитализму (см.: Национальный революционный процесс: внутренние закономерности и этапы), он, естественно, мыслил в категориях «либо социализм — либо капитализм», даже не замечая, что, во-первых, сам не разделяет теорию построения социализма в одной стране, а во-вторых, что Термидор в Великой французской революции тоже вовсе не вел к восстановлению феодализма.

[10] Идеолог сменовеховства и национал-большевизма Н.В. Устрялов с 1921 г. проповедовал идею, согласно которой Русская революция переходит к термидорианскому периоду — и это является естественным развитием событий: Термидор, по Устрялову — это отказ от утопизма и неоправданного революционного радикализма ради построения эффективной послереволюционной экономики. Действия при этом совершаются пошагово, как при спуске на тормозах с горки.

[11] Эта тема была к тому моменту разобрана К. Б. Радеком в статье «Термидорианская опасность и оппозиция», распространявшейся подпольно, в копиях.

[12] Т. е.: не участвовавшими в Гражданской войне на стороне красных.

[13] Ошибка (вероятно, вызванная осторожностью и надеждой на изменение своего положения): Термидор, пусть он и является началом нисходящей линии в революции, сам по себе уже, безусловно, контрреволюция (см. Национальный революционный процесс: внутренние закономерности и этапы). Позже — после высылки из СССР — Троцкий открыто признает сталинский Термидор контрреволюцией (впрочем, похоже, под влиянием аргументов немецкого Ленинбунда).

[14] Троцкий здесь стыдливо умалчивает, что все эти аргументы он сам привел в «Новом курсе» в 1924 г.

[15] Выпад в адрес Н. И. Бухарина.

[16] Это место прямо противоречит написанному Троцким выше (см. комментарий 13).

[17] Троцкий до конца жизни, исходя из отождествления им государственной и социалистической формы собственности на средства производства, высказывался за СССР как за некапиталистическое государство — даже тогда, когда согласился с тезисом, что Термидор в СССР победил. На этом основана его концепция «деформированного рабочего государства», почти сразу же подвергнутая острой критике многими его сторонниками.

[18] Поскольку именно австро-германская социал-демократия (и ее аналог — российские меньшевики-эмигранты) предрекали Русской революции неизбежную термидоризацию (собственно, в их представлении Термидор начался с Октября и большевистскую революционную диктатуру они считали Термидором), Троцкий заранее возражает против отождествления его взгляда на Термидор с социал-демократическим (меньшевистским).

Опубликовано в книге: Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923–1927. Т. 4. Нью-Йорк: Chalidze Publications, 1988.

Комментарии Александра Тарасова.

Лев (Лейба) Давидович Троцкий (Бронштейн) (1879—1940) — российский революционер, видный деятель международного коммунистического движения, один из вождей Октябрьской революции, советский партийный и государственный деятель, видный марксистский теоретик.