|
Да, умер. Проверено. Чтобы убедиться в этом, в декабре 2006 года внук генерала Пратса, предшественника Пиночета [I], плюнул на выставленный в часовне для прощания труп бывшего диктатора, жутко распухшего из-за пристрастия к шоколаду и прочим сладостям. Пратс унаследовал свою позицию от деда, взорванного по приказу Пиночета вместе с женой в автомобиле в Буэнос-Айресе, — подлое преступление, типичное для предательской натуры диктатора. В семье Пратса хорошо помнят частые визиты Пиночета к ним домой, когда Карлос Пратс занимал должность главнокомандующего. Пиночет тогда вел себя робко и почтительно. Тем не менее, Пратсу-младшему потребовалось немалое мужество для этого прощального жеста [II]: персона Пиночета продолжает вызывать восторг у исполненных ненависти — пусть и потерявших лоск — богачей-мафиози Сантьяго. Возглавляемые правыми партиями, они бурно выразили свое отношение к экс-диктатору, использовав похороны в качестве повода. Как обычно, они действовали под охраной военных, которым правительство Бачелет позорно позволило воздать почести бывшему главнокомандующему. Сама госпожа президент все же отказалась присутствовать на похоронах в качестве главы государства, что было крайне достойным жестом. Мишель Бачелет и ее мать подверглись тюремному заключению и истязаниям при Пиночете — после жестокого убийства ее отца, оставшегося верным президенту Альенде.
Помпезность военных выглядела особенно гротескной, если учесть, что предсмертный период Пиночет провел под домашним арестом, ожидая суда за совершенные им преступления против человечества и по обвинению в беспрецедентном в истории Чили присвоении общественных средств [III]. Наша маленькая страна гордится приверженностью редким спартанским традициям служения обществу, и никто из ее президентов [кроме Пиночета] не был обвинен или осужден за преступления против государства или его граждан (хотя некоторые из них, полагаю, вполне этого заслуживали). Церемония похорон проходила на тщательно охраняемой территории Военной академии, в богатом и даже роскошном квартале Сантьяго, затем труп был доставлен на вертолете в крематорий, а пепел тайно погребен на скрытой от глаз частной территории на берегу моря — все это для того, чтобы не столкнуться с народными демонстрациями.
Совсем другое действо происходило в это время около президентского дворца «Ла-Монеда». Перед памятником Сальвадору Альенде, в нескольких метрах от того места, где Альенде пришлось совершить самоубийство во время переворота 1973 года [IV], люди праздновали смерть диктатора с музыкой и танцами. Впрочем, праздновали не без горечи, и веселье было несколько вынужденным — как и те массовые народные празднования, что спонтанно прошли по всей стране. Больше всего это походило на реакцию болельщиков, когда местная футбольная команда проигрывает в важной игре, и лишь забитый в последние минуты гол позволяет ей свести матч вничью. Многие чилийцы — включая автора этих строк — быстро забыли точную дату этого события.
Это касается каждого: несмотря на то, что Пиночет наконец-то умер, его наследие живо. С определенной осторожностью можно предположить, что это наследие входит в последнюю фазу своего существования. Симптомом этого может быть серия массовых протестов и забастовок, потрясших страну в последние два года. Наибольший международный резонанс вызвала затяжная победоносная забастовка шахтеров «Эскондиды», крупнейшего медного рудника мира [V], расположенного на севере пустыни Атакама. Это событие привлекло к себе необычайно большое внимание — особенно со стороны «Файнэншл таймс» — так как сотни миллионов долларов регулярно уходят в лондонский Сити, где сидят владельцы рудника, компания «Би-Эйч-Пи Биллитон» [1]. Сегодня горстка транснациональных корпораций, в большинстве своем представленных на Лондонской бирже, контролирует 70 % экспорта чилийской меди. Оставшаяся часть, а также половина разведанных запасов, находится в руках компании «Коделко», гигантской государственной корпорации — наследства режима Альенде. Его правительство национализировало все минеральные ресурсы страны, и даже действующая конституция 1980 года [VI] провозглашает их «неотчуждаемым [государственным] имуществом». Однако хитрая юридическая уловка Пиночета (ее соблюдают и последующие демократические правительства) разрешает частным компаниям разрабатывать месторождения в рамках долгосрочных соглашений. Неолиберальный политический курс [Пиночета] полностью освободил транснациональные корпорации от уплаты ренты, а большинство этих концернов — и от уплаты налогов. Закон, подписанный в 2004 году президентом Лагосом и необоснованно названный «Рента-2», ввел скромный пятипроцентный налог на прибыль от добычи полезных ископаемых. На практике, однако, это привело к уменьшению на 2 % налогов у тех компаний, которые фальсифицировали налоговые декларации. Компания «Би-Эйч-Пи Биллитон», единственная горнодобывающая корпорация, перечислявшая налог на прибыль в 90-е годы [VII], фактически устроила налоговую стачку, заявив о несправедливом к себе отношении. И это было правдой: ставка налога на прибыль для этой компании поднялась с 35 до 40 %, в то время как для [горнорудных] компаний, полностью уклонявшихся от уплаты налогов, ставка налога на прибыль снизилась с 42 до 40 % [2]. В 2006 году поступления в бюджет от этих компаний равнялись 75 % государственного дохода Чили. В ходе забастовке на «Эскондиде» профсоюзы публично призвали к возвращению медной промышленности в государственную собственность. Совсем недавно заемные рабочие в горнорудной промышленности (а это половина общего числа рабочих в отрасли) выиграли переговоры с хозяевами, выступив единым фронтом.
В мае 2007 года такого же успеха добились заемные рабочие лесной отрасли на юге страны. Эти конфликты впервые пробили брешь в ограничивающем права наемных работников трудовом законодательстве, запрещающем ведение переговоров на отраслевом уровне и предписывающем заключать коллективные договоры лишь на отдельных предприятиях. Поворотным моментом этой забастовки стало убийство полицейскими молодого рабочего, который таранил трактором возведенную ими баррикаду. Чистый заработок погибшего составлял 60 тысяч чилийских песо (120 долларов США) в месяц, в то время как прибыли корпораций в лесной промышленности составляли миллиарды [3]. Похороны рабочего вылились в грандиозную процессию, прошедшую через весь город Арауко — и на каждом доме был вывешен приспущенный черный флаг. Такой же инцидент произошел и в следующем месяце, когда заемные рабочие — сборщики мусора в Сантьяго начали забастовку и добились удовлетворения своих требований. Это были первые крупные забастовки в отраслях, где значительная часть рабочих поделена между несколькими сотнями подрядчиков и субподрядчиков, навязывающих трудящимся тяжелую и низкооплачиваемую работу с минимальными трудовыми правами, работу краткосрочную и крайне опасную, — и сегодня эта картина типична для чилийского рынка труда. Надо отметить, что формально такие забастовки незаконны.
В тот же период массы городских работников устроили беспорядки в Сантьяго, хаотично разросшейся [при Пиночете] столице, ставшей домом для более чем трети от 16 миллионов жителей страны. Причиной беспорядков стала реорганизация системы общественного транспорта, приведшая к хаосу. В феврале 2007 года крупные частные подрядчики заменили тысячи автобусов, ранее курсировавших по городу. Эти автобусы — устаревшие, создающие заторы на улицах и загрязняющие воздух — были плодом проведенной Пиночетом приватизации коммунальных предприятий, созданных в предшествовавший диктатуре период, предприятий, которые предоставляли жителям приемлемое обслуживание. Горожане пришли в ярость от некомпетентности новой компании, известной как «ТранСантьяго», которая за несколько месяцев так и не смогла наладить нормальную работу. Однажды утром произошло разрушение колесной пары вагона метро. В результате подземка встала на полчаса. Как сообщалось в прессе, причиной инцидента стало «слишком большое количество пассажиров». Разъяренная толпа выплеснулась из станции метро «Аламеда», соорудила баррикады и вела форменную битву с полицейскими в течение нескольких часов. Пожалуй, самым поразительным аспектом этого протеста было то, что в беспорядках участвовали не безработные бедняки, выступившие в своем районе (это происходит регулярно на протяжении многих лет), а в основном сотрудники разных компаний, направлявшиеся на работу.
За год до этого, в марте 2006 года миллион учащихся средних школ оккупировал свои учебные заведения и затем вышел на улицы. Школьников горячо поддержали учителя, родители и большинство населения. Школьников в Чили ласково зовут «пингвинами» — они действительно напоминают антарктических птиц, когда стайками вылетают из школ в своей сине-белой форме. Демонстрации школьников традиционно проходят каждый год сразу после начала занятий (в Южном полушарии учебный год начинается в марте). Однако на этот раз всего за неделю движение, начавшееся в нескольких школах, распространилось на всю систему среднего образования. Что еще более важно, «пингвины» требовали не только бесплатного проезда в автобусах и подобных льгот, но и отмены ЛОСЕ [VIII], национального закона об образовании [IX]. ЛОСЕ был подписан Пиночетом в 1990 году в последний день пребывания диктатора у власти и до сих пор остается основной причиной, стимулирующей продолжающуюся приватизацию системы среднего образования. Ни одно демократическое правительство не осмелилось изменить или отменить этот закон. Образовательные программы президента Бачелет предполагали лишь увеличение количества детских садов, как будто всё остальное было в порядке. А это не так. Демонтаж государственной системы образования, осуществлявшийся жестокими насильственными методами во времена диктатуры и продолжающийся более медленными темпами после принятия ЛОСЕ, привел к тому, что начиная с 1974 года государственные школы лишились более 700 тысяч учеников младших и средних классов, то есть более четверти всех учащихся. Школьники, покинувшие государственные школы, перешли в школы частные, но созданные на государственные субсидии. Начиная с 1991 года все попытки демократических правительств увеличить государственные расходы на образование (которые были урезаны в два раза во времена диктатуры) так и не смогли остановить этот процесс: каждый год школьная система продолжает терять десятки тысяч учеников. Сегодня половина учащихся посещает частные школы и университеты, а их родители оплачивают половину стоимости обучения, в то время как в странах Евросоюза эти показатели равны 19 и 8 % соответственно. Возникшие в результате этого снижение качества образования [X], социальное расслоение и неравенство в системе частных школ оказались настолько ощутимы, что вызвали протесты студенчества и запустили механизм пересмотра действующей сейчас системы.
На вопрос, как разрешить проблему с образованием, более 70 % чилийцев отвечает, что школы следует вновь вернуть Министерству образования [XI]. Многие чилийцы помнят, что к концу 1960-х годов в Чили была создана достаточно успешная система государственного образования, с высоким уровнем охвата детей на всех этапах обучения. Большинство чилийцев бесплатно отправляло детей в школу. В целом из-за проведения неолиберальной политики доля учащихся (как в государственных, так и в частных школах) по отношению к численности населения страны снизилась с 30 % в 1974 году до 25 % в 1990-м и даже к настоящему моменту выросла лишь до 27 %. Если падение рождаемости позволяет сегодня добиться оптимальной заполняемости классов в начальной и средней школе, то число учащихся в высших учебных заведениях по-прежнему составляет лишь 32 % молодежи соответствующего возраста. Это в два раза меньше, чем в соседних Аргентине и Уругвае, и картина еще хуже, если сравнивать с развитыми странами. Максимальный показатель в этой области принадлежит Южной Корее (98 %). Важно отметить, что высшее образование доступно лишь пятой части чилийских семей и 70 % студентов учатся в новых частных университетах.
Недавняя реформа «подморозила» ЛОСЕ, поглотив его рамочным законом, признающим право граждан на качественное образование и частично восстанавливающим государственное регулирование системы образования. Было объявлено о создании новых фондов, которые позволят государству увеличить расходы на образование с 3,5 % ВВП в 2007 году до 4 % в 2008-м. Не стоит забывать, что в начале 70-х годов [XII] правительство Чили тратило на эти цели 7 % ВВП. В любом случае бóльшая часть этих средств будет лишь дополнением к тем средствам, что выделяются на каждого ученика в рамках введенной ЛОСЕ системы купонов [XIII]. Купоны бедных учеников, большинство которых учится в государственных школах, будут нести с собой больше денег, чем другие купоны. Дополнительно 100 миллионов долларов будут выделены из бюджета на улучшение образования в государственных школах. Следует отметить, что ЛОСЕ прямо запрещал государству выделять на содержание государственных школ больше средств, чем могли принести купоны. Частные школы, которые получали аналогичные купоны, утверждали, что иное было бы «нечестной конкуренцией». Разумеется, этот запрет не распространялся на частные школы. Детали частичной реформы государственных школ еще не обнародованы [XIV]. Система государственного образования в Чили, на создание которой потребовалось больше века, была уничтожена Пиночетом, передавшим школы в ведение муниципалитетов, которые в большинстве случаев не могли управлять ими должным образом из-за отсутствия опыта и средств.
Знаменитая чилийская пенсионная система, еще одно наследие диктатуры, пребывает в плачевном состоянии. Существуют многочисленные доказательства того, что примерно две трети рабочей силы страны не получат достаточного пенсионного обеспечения от АФП [XV], в то время как остальные могут рассчитывать лишь на жалкую неопределенную пенсию. Тем не менее, практически каждого, если ему удается найти легальную работу, заставляют перечислять 13 % зарплаты в АФП [4]. Частные менеджеры АФП при содействии некоторых страховых компаний присвоили себе каждое четвертое песо, поступившее на счета АФП с 1982 года. Остальные деньги инвестировались в несколько крупнейших корпораций — и в настоящее время 12 крупных концернов контролируют половину средств, инвестированных в Чили; среди их владельцев — менеджеры АФП и страховые компании. Таким образом, приватизация пенсионной системы привела к тому, что половина произведенного ВВП перекочевала из карманов наемных работников в более глубокие карманы крупного капитала.
Сейчас правительство Бачелет занимается реорганизацией пенсионной системы. Реформа предполагает, что государство возьмет на себя ответственность за бóльшую часть будущих пенсионеров [XVI] и установит для них единую базовую пенсию, для получения которой им не придется делать отчисления на счета. Была установлена норма пенсии в размере 75 тысяч песо, что составляет две трети минимального размера оплаты труда. Все те, чья месячная пенсия АФП составляет менее 200 тысяч песо, смогут получать базовую пенсию, по крайней мере, до тех пор, пока их пенсия не дорастет до 200 тысяч. Однако положение трети пенсионеров, чьи пенсии АФП превышают 200 тысяч песо, не изменится: они будут получать пенсии АФП, которые вдвое меньше старых, солидарных [XVII], установленных прежней, допиночетовской системой пенсионного обеспечения. Положение женщин — еще хуже.
Очевидно, рано или поздно с этим невыносимым положением будет покончено. Как показывают опросы общественного мнения, большинство трудящихся Чили готово вернуться к прежней солидарной системе пенсионного обеспечения, если им позволят. Эта система до сих пор является источником существования трех четвертей чилийских пенсионеров. Похожее положение дел заставило Аргентину и Перу, частично скопировавших модель АФП в 1990-е годы, позволить работникам вернуться к солидарной пенсионной системе, существовавшей ранее. Десятки тысяч аргентинцев стояли в очередях [XVIII] в мае 2007 года, в первый день вступления в силу соответствующего правительственного распоряжения. Первым человеком в очереди стоял сам Киршнер [XIX].
В конце концов, Бачелет прислушалась к экономистам разных политических взглядов, призывавших уменьшить норму «структурного профицита бюджета», относящуюся к специфическим налоговым правилам Чили и установленную в размере 1 % ВВП страны. Недавно она объявила, что в 2008 году эта норма будет снижена до 0,5 % ВВП. Правительство Лагоса формально превратило это правило в закон, хотя экономист Руди Дорнбуш [XX] назвал эту схему «глупой», несмотря на то что ее придумал его ученик, бывший министр финансов Николас Эйсагирре [XXI]. Текущий профицит бюджета Чили — в отличие от долгосрочного «структурного» среднего значения — достигает солидных размеров с тех пор, как в 2004 году поднялись цены на медь: в 2006 году он составил 10 % ВВП. Более того, политика жесткой бюджетной экономии, проводившаяся Эйсагирре в период рецессии с 1998 по 2003 год, подвергалась серьезной критике из-за излишней строгости и потому, что она привела к затягиванию депрессии [XXII].
Призывы отменить el modelo — неолиберальную модель — сейчас звучат в Чили с самых неожиданных сторон. Все более громкие голоса критиков слышны среди представителей всех политических сил, входящих в правящую коалицию «Согласие партий за демократию» — не только членов Социалистической партии, но и христианских демократов, которые недавно представили общественности результаты национального опроса. Эти результаты показали, что 82 % чилийцев стремятся к «смене модели». Даже бывший председатель Христианско-демократической партии Эдуардо Фрей [XXIII], известный приватизацией государственных служб в 90-е, призвал к возврату общественного транспорта в государственную собственность в качестве решения проблемы «ТранСантьяго». Экономическим вождем этого движения стал Рикардо Френч-Дэвис, еще один христианский демократ и главный экономист ЭКЛАК, органа ООН по развитию Латинской Америки [XXIV]. Похожие голоса звучат даже со стороны правых партий.
Что касается левых, Коммунистическая и Гуманистическая партии являются давними критиками el modelo, представляя 10 % голосов избирателей (вместе с более мелкими левыми группами) [XXV]. Однако эти две партии все еще искусственно маргинализируются «бипартистской» избирательной системой Пиночета, которая дает серьезные преференции правому «Альянсу за Чили», главному сопернику «Согласия партий за демократию». По конституции 1980 года, каждый избирательный округ проводит двух представителей в Палату депутатов и двух в Сенат. Каждая коалиция выдвигает не более чем двух кандидатов на округ. Однако чтобы занять оба места, коалиции-лидеру — как правило, это «Согласие партий за демократию» — требуется собрать более двух третей голосов. Если это не удается, второе место автоматически получает вторая по влиянию конкурирующая коалиция. На практике находящаяся у власти [XXVI] коалиция «Согласие партий за демократию» почти всегда получает более 50 % голосов избирателей, но повсюду проводит лишь одного своего представителя. А второго представителя обычно проводит коалиция правых партий, традиционно получающих чуть больше трети в большинстве избирательных округов (и в среднем по стране) [XXVII].
Ситуацию дополнительно ухудшает тот факт, что избирательные округа, особенно по выборам в Сенат, нарезаны таким образом, чтобы обеспечить большее представительство правым, например, некоторые отдаленные малонаселенные сельские районы [XXVIII] избирают в Сенат лишь вдвое меньше депутатов, чем весь Сантьяго. Таким образом, треть голосов избирателей гарантирует правым примерно половину мест в обеих палатах, в то время как партии, более левые, чем левоцентристское «Согласие», полностью исключаются из представительства в парламенте, поскольку, хотя они и получают в некоторых округах до 20 % голосов, но всегда оказываются третьей силой, а этого недостаточно для того, чтобы провести своего депутата в парламент.
Но левые партии основали социальное движение, получившее поддержку среди широких слоев населения. Сторонники курса на «смену модели» объединились в Общественный парламент, созданный Единым профцентром трудящихся, Национальной студенческой федерацией и всеми наиболее влиятельными социальными инициативами. В Общественном парламенте формально представлены все партии, кроме правых, в том числе члены правящей коалиции «Согласие партий за демократию». Впервые с 80-х годов последние согласились работать вместе с коммунистами [XXIX]. Программа Общественного парламента включает в себя проект широких реформ в сфере образования, пенсионную реформу, реформу трудового законодательства и избирательной системы. Важной частью этой программы является также введение ренты для разработчиков медных месторождений и других природных ресурсов.
Правительство Бачелет (и особенно сама госпожа президент) куда меньше, чем ее предшественники, ассоциируется в общественном сознании с el modelo. Проводятся определенные изменения, хотя и незначительные, в области социальной политики — в основном связанные с пенсиями и образованием. Однако пока все предложения правительства относительно реформ, обсуждаемые парламентом, не затрагивают основ неолиберальной модели. Вопрос в том, что, несмотря на поддержку отмены неолиберальной модели большинством населения el modelo, по-прежнему доминирует в официальной политике Чили — даже и за пределами чисто экономической сферы. Причины этого надо искать в политических договоренностях «переходного периода», наступившего после конца диктатуры в 1989 году.
Диктатура Пиночета закончилась в 1989 году, после длительной борьбы с ней на протяжении всех 80-х и в результате глубокого экономического кризиса. Миллионы чилийцев начали собственную интифаду, которую они назвали protestas nacionales (национальные протесты). Эти протесты сопровождались акциями городских партизан, которые однажды — в 1986 году — чуть было не убили диктатора. На пике протестов события иногда приобретали очень кровавый характер: как-то в Сантьяго за одну ночь военными было убито более 60 демонстрантов. В такой обстановке, да еще и под давлением со стороны США, особенно Южного командования Вооруженных сил США, Пиночет вынужден был пойти на переговоры с умеренным крылом оппозиции. В 1988 году диктатора удалось сместить путем плебисцита, а затем антипиночетовские силы формировали последовательно четыре коалиционные правительства «Согласия партий за демократию»: правительства Патрисио Эйлвина (1990—1994) и Эдуардо Фрея (1994—2000), представителей христианских демократов, и правительства Рикардо Лагоса (2000—2006) и Мишель Бачелет (с 2006 года), представителей Социалистической партии.
Пакт между центристскими партиями и Пиночетом изолировал коммунистов и другие радикальные демократические силы и гарантировал бывшему диктатору пребывание у власти в течение следующего десятилетия в качестве главнокомандующего. Конституция, подписанная им в 1980 году, осталась в силе — пусть и с незначительными изменениями. А так как личности и партии, тесно связанные с предыдущим режимом, заняли ведущие позиции в государстве, агрессивная молодая чилийская буржуазия [XXX] начала играть в стране ведущую роль. Эта социальная группа полностью контролирует банки и корпорации, поскольку число государственных предприятий заметно уменьшилось; она же контролирует подавляющее большинство СМИ. Через правые партии — Независимый демократический союз и партию «Национальное обновление» — она использует конституционные привилегии, доставшиеся в наследство от Пиночета, что дает возможность правым практически контролировать половину парламента и успешно прибегать к вето по всем важным государственным вопросам. Их лоббисты (многие из которых — бывшие министры или высокопоставленные должностные лица в постпиночетовских правительствах) все время вращаются в высших сферах и занимают должности платных консультантов в парламенте и правительстве, а также вхожи в президентский дворец. Кроме того, неолиберальная идеология сохранила гегемонию в системе образования, в области подбора государственных кадров и в области реализации национальных интересов (особенно в вопросах экономики и социальной политики), а также в сфере государственного управления и инициатив, связанных с модернизацией.
Такое положение сохраняется в течение «переходного периода», который к настоящему моменту уже длится дольше, чем эпоха диктатуры, на смену которому он пришел. Переход к новому политическому режиму получил широкую, хоть и недостаточно активную поддержку населения Чили, особенно недостаточную со стороны нового «среднего класса», играющего незначительную роль и крайне робкого в своих запросах после десятилетий экономического спада и отстранения от политики. Эта ситуация и подтолкнула Патрисио Эйлвина к нашумевшему в 90-е заявлению, что всё в Чили, в том числе даже правда и справедливость, может быть достигнуто только «в рамках возможного» [XXXI].
Экономический рост также сыграл свою роль в затягивании «переходного периода». При первых трех правительствах после 1989 года экономика росла уверенными темпами — вплоть до 1997 года, когда наступила рецессия, продлившаяся до 2003-го [XXXII]. Впечатляющий экономический рост привел к увеличению почти всех видов производства в Чили в 90-е в два, три и даже четыре раза [5]. Рост государственных расходов обгонял рост ВВП в 1989—2000 годах; в 2000—2005 годах, при правительстве Лагоса, этот рост несколько замедлился; то же самое происходило и с расходами на социальные программы. В результате, несмотря на увеличение госбюджета Чили почти втрое (в 2,8 раза), он не превышает пятой части ВВП, что является низким показателем даже по латиноамериканским стандартам. Тем не менее, государственные расходы на здравоохранение увеличились в 3,4 раза в период с 1990 по 2005 год, а расходы на образование за тот же период возросли в 4,4 раза. За время президентства Бачелет государственные расходы росли приблизительно на 10 % в год, что серьезно превышало рост ВВП, особенно если говорить о расходах на социальные нужды.
Масштабы инвестиций в инфраструктуру впечатляли: в этот период стало вдвое больше дорог с твердым покрытием, плотин, железных дорог, линий метро и скоростных автомагистралей — или, как минимум, эти объекты были модернизированы. Сантьяго — пример темпов экономического роста страны. Повсюду были видны строительные краны, возводились высотные знания, улицы утратили прежний вид — даже старожилы стали теряться в городе, не узнавая его. Наверное, это похоже на то, что происходило с крупнейшими европейскими городами в XIX веке, и с городами США в веке XX. Когда туристы будут посещать Сантьяго в конце XXI века, им, вероятно, придется гадать, почему все здания в городе, судя по всему, были построены в этот период. Вид Сантьяго можно сравнить с видами новых городов Восточной Азии, хотя 6 миллионов жителей чилийской столицы — по восточноазиатским стандартам величина небольшая. Итак, за время «переходного периода» лицо Чили серьезно изменилось — и изменилось в лучшую сторону. Не удивлюсь, если в стране, известной своими поэтами и вновь переживающей расцвет художественного творчества, какой-то чилийский Бодлер сейчас пишет, сидя на одном из бульваров, пересекающих город [6].
За этот же период население Чили выросло лишь на 22 % — с 13 миллионов в 1990 году до 16 миллионов в 2005-м, и, следовательно, объем доступных товаров увеличился куда быстрее числа чилийцев. Фактически количество бедняков снизилось с 50 % населения в конце 1980-х годов до 20 % в 2003 году, в то время как число нищих сократилось до 6 %. Показатели здравоохранения и образования в рамках индекса человеческого развития, рассчитываемого Программой развития ООН, тоже заметно улучшились за это время. Однако экономический рост в первую очередь повысил благосостояние слоев населения с более высоким доходом. Например, реальная средняя заработная плата увеличилась всего лишь на 53 % за 1990—2004 годы, что составляет менее половины роста ВВП. Доля заработной платы в общем объеме ВВП составляет сейчас менее 40 %, что даже хуже, чем в конце диктатуры, когда на долю заработной платы приходилось более 60 % объема ВВП. А между тем реальный уровень заработной платы в конце эпохи диктатуры был так низок — примерно на 25 % ниже уровня времен Альенде, — что чилийским рабочим удалось восстановить допиночетовскую покупательную способность лишь в декабре 1999 года. Если же говорить об учителях, то их заработная плата в 1990 году составляла лишь 2/3 их заработка в начале 1970-х годов. Для достижения уровня времен Альенде им все еще не хватает 20 %.
Таким образом, распределение доходов в этот период стало еще более неравномерным. Если учесть государственные расходы в социальной сфере, не требующие предварительных взносов пенсии, в 2003 году ситуация была столь же неприглядна, что и в 1990-м. Однако если учесть пенсии, требующие предварительных взносов, пенсии военнослужащих и отчисления на счета АФП, мы увидим, что государственные расходы сократились. Называя вещи своими именами, в 1990 году была проведена очень скромная налоговая реформа, и первоначальное увеличение государственных расходов было связано с поддержкой беднейших слоев населения. Кроме того, заработная плата государственных служащих, перенесшая коллапс во времена диктатуры, сначала продемонстрировала значительный подъем, особенно на фоне медленного, но стабильного роста зарплат в целом по стране. В течение нескольких лет имели место активное объединение трудящихся в профсоюзы и заключение коллективных договоров, что позднее практически сошло на нет; в настоящее время членами профсоюзов являются лишь около 11 % наемных работников [XXXIII]. Говоря иначе, улучшение ситуации с распределением доходов оказалось кратковременным. Бум роста прибылей корпораций в успешные 1990-е, а затем вновь в 2004 году привел к тому, что с 1993 года ситуация со справедливым распределением доходов ухудшается быстрыми темпами, особенно если не учитывать государственных вливаний в социальную сферу.
Несомненно, с момента краха диктатуры в Чили произошли заметные изменения, но они имели место в основном в политической и в военной областях. Наиболее важными из них были конец правления Пиночета и установление «переходного» политического строя. Менее заметным, но, однако, не менее важным изменением стал переход армии под контроль гражданских властей после ухода Пиночета с поста главнокомандующего в 1997 году, что хорошо чувствуется сегодня. Например, во время похорон Пиночета его внук, младший офицер, выступил с пламенной речью, нарушив протокол; такая же речь была произнесена одним из подполковников на юге. Высшее командование тут же уволило из армии обоих, лишив их званий и наград [XXXIV].
Все началось с октября 1998 года, когда Пиночет был задержан в Лондоне и попал под домашний арест на три года, пока испанский судья Бальтасар Гарсон пытался привлечь его к ответственности за преступления против человечества. Позже комитет Сената США, расследовавший факты отмывания денег в рамках полномочий, предоставленных ему PATRIOT Act, установил, что бывший диктатор держал десятки миллионов долларов на секретных счетах — в основном в банке «Риггз», головной офис которого расположен в Вашингтоне [XXXV]. Эти два события привели к началу судебных слушаний в Чили, благодаря которым представителям движения по защите прав человека удалось существенно продвинуться в расследовании и преступлений, совершенных режимом Пиночета, и фактов его личного противозаконного обогащения. После 1998 года Пиночет стал проигрывать все судебные баталии, избегая обвинительных приговоров лишь в тех случаях, когда он имитировал слабоумие или прикрывался другими заболеваниями. Десятки судебных процессов, начатых против него, так и тянулись до самой смерти экс-диктатора. Многим его генералам и сообщникам повезло меньше. Сотни из них предстали перед судом и осуждены, десятки сидят сейчас в тюрьмах — особых, достаточно комфортабельных тюрьмах, но им суждено провести остаток своих дней в компании друг друга, что само по себе уже наказание. В их число попали и руководители ДИНА [XXXVI], возглавлявшейся генералом Контрерасом — их отправка в тюрьму в 2006 году сопровождалась градом оскорблений, оплевыванием и забрасыванием тухлыми яйцами и помидорами со стороны членов семей репрессированных. Темная история репрессий была рассмотрена заново — и стало вскрываться все больше и больше жутких фактов. В декабре 2007 года судья, расследовавший серию убийств лидеров Коммунистической партии, обнаружил существование неизвестного ранее секретного подразделения, составленного из представителей всех репрессивных служб и подчинявшегося лично Пиночету. Штаб-квартира этого подразделения находилась в комфортабельном особняке в фешенебельном районе столицы [XXXVII]. Члены этого подразделения занимались пытками и убийствами, а затем сбрасывали тела жертв в море с персонального вертолета Пиночета — в том числе и еще живых людей. Некоторые с усмешкой говорят, что самые важные изменения в Чили в тот период были порождены непредвиденными инцидентами в Лондоне и Вашингтоне — столицах, которые сыграли столь неприглядную роль в приходе Пиночета к власти в 1973 году. Однако самым важным все же была борьба защитников прав человека непосредственно в Чили. Именно она открыла путь демократизации, по которому медленно движется страна.
«Переходная» политическая система, однако, не смогла разорвать пакт, положенный в ее основу, а этот пакт предусматривал безнаказанность Пиночета и его сообщников. Только при президентстве Бачелет ситуация стала меняться. Пиночету удалось избежать тюрьмы в Лондоне в марте 2000 года — в основном благодаря давлению со стороны правительства Чили, а также с помощью британского министра иностранных дел Джека Стро [XXXVIII]. В Чили же практически все государственные институты возражали против судебного преследования Пиночета. Во дворце «Ла Монеда» даже состоялась совсем не секретная встреча по этому поводу, в которой участвовали президент Лагос, председатели обеих палат парламента, лидеры всех представленных в парламенте партий, а также командующие всеми родами войск. Кроме того, присутствовали кардиналы, архиепископы и другие видные религиозные лидеры и, что самое главное, председатели Верховного суда и Апелляционного суда Сантьяго, где дело Пиночета должно было слушаться неделей позже. Собравшимся были зачитаны эмоциональные послания генсека ООН Кофи Аннана и даже самого папы римского с призывом проявить к Пиночету милость [XXXIX]. Несмотря на это, Пиночет проиграл дело в Апелляционном суде (14 голосов «против» и 5 «за»), а спустя несколько недель — с еще худшими результатами — и в Верховном суде, после чего потерял иммунитет от уголовного преследования (как бывший глава государства), и стал возможен суд над ним и его сообщниками [XL]. Всё это произошло в течение чилийского лета 2001 года.
Как же удалось достичь таких результатов вроде бы слабой группе, состоявшей из пожилых матерей и из жен и детей жертв Пиночета? Как смогла кучка юристов, защищавших права человека — пусть ярких и преданных делу, но явно не объединенных в мощный кулак — противостоять самым известным адвокатам по уголовным делам, защищавшим Пиночета, и одержать над ними победу в судах, которые, как правило, благоволили диктатору? Как и инциденты в Лондоне и Вашингтоне, эта победа фактически стала прямым следствием широкой ненависти к Пиночету и его преступлениям. Всякий, кому довелось пройти по улице любого чилийского города в компании известного участника движения по защите прав человека, видел, какое уважение повсюду оказывают ему рядовые граждане, особенно если чувствуют себя в безопасности из-за анонимности. Это касается всех — начиная с группы молодежи, разъезжающей на внедорожнике по одному из фешенебельных районов Сантьяго, и кончая крестьянами, обвешанными сумками и связками живых кур, в автобусе на забытой богом дороге на юге страны. Все они взволнованно приветствуют встреченного защитника прав человека, а крестьяне еще и норовят подарить курицу. Показательна история с Хуаном Гусманом, выходцем из консервативной семьи, который стал первым судьей, что вынес Пиночету обвинительный приговор: долгое время он не мог прийти в ресторан, чтобы посетители не встретили его стоя овацией. Эти не раз повторявшиеся сцены — свидетельство того, что историческая память не ослабевает даже у тех, кто опьянен модернизацией с ее торговыми центрами и кредитными картами [XLI].
В Чили сейчас налицо два классических условия, необходимых для фундаментальных политических изменений. С одной стороны, подавляющее большинство населения вполне убеждено в необходимости «смены модели» и, как кажется, понимает, что должно ее заменить. Люди хотят положить конец неолиберальному рыночному экстремизму и восстановить и повысить роль государства во всех областях экономической и социальной жизни. С другой стороны, «верхи» явно не могут вести дела так, как они их вели все последнее десятилетие. И правящая коалиция, и правая оппозиция в настоящий момент дезорганизованы и расколоты. Сама Бачелет является живым доказательством этого. Она пыталась полностью порвать со старыми бюрократическими кадрами, заправлявшими всеми делами с 1990 года. Первоначально Бачелет выступила с сильным заявлением, что при подборе кандидатур на правительственные должности она будет стремиться к паритету между мужчинами и женщинами — что само по себе означало замену почти всех бюрократов старшего возраста, практически поголовно мужчин, — а также что она не будет «повторять позиции», то есть назначать на высокопоставленные должности тех, кто занимал их в прошлом. Однако значительное ослабление ее авторитета после печальной истории с «ТранСантьяго» заставило Бачелет серьезно отступить в последние месяцы, что восстановило влияние неолиберальных сил в правительстве [XLII]. Можно, однако, надеяться, что в правительстве вновь укрепятся позиции левых, если политическая ситуация значительно изменится в ближайшие месяцы.
Чтобы это произошло, должно появиться третье классическое условие [XLIII], и обычно это условие появляется неожиданно: «низы» не просто должны быть убеждены в необходимости перемен, но сложившееся положение дел должно настолько им надоесть, что они будут готовы решительно выйти на улицы, добиваясь своего. Именно это может случиться, если нынешняя напряженная атмосфера крайнего раздражения выльется в широкую мобилизацию значительных социальных сил — особенно класса новых городских наемных работников. Чилийцы уже бывали в таком положении. Многие пережили национальный [политический] кризис по крайней мере дважды в жизни: сначала в конце 1960-х — начале 1970-х, при Альенде, и затем в 1980-е, при Пиночете. Они знают, что нельзя добиться многого, если отсутствуют упомянутые выше три условия. С другой стороны, им [теперь] известно, что даже если наличествуют все условия, для успеха нужно, чтобы люди слились в единый широкий и мощный фронт и затем действовали без всяких сомнений и колебаний, — и только тогда перемены будут быстрыми и необратимыми. Они также знают [теперь], что результаты не всегда соответствуют ожиданиям; иногда можно получить прямо противоположное тому, к чему стремишься. Но в любом случае изменения происходят.
Вот почему, говоря словами Пабло Неруды, «наша страна полнится слухами», слухами о захватывающих вещах, которые могут случиться. Необходимые условия, возможно, присутствуют в Чили на протяжении всего «переходного периода» — вплоть до смерти Пиночета — и, в конце концов, в стране могут быть полностью восстановлены демократические учреждения. Более того, подземные толчки в мае текущего года вызваны, возможно, не только нетерпеливыми требованиями большинства положить конец бесконечному «переходному периоду». Может быть, что-то еще перемещается глубоко под поверхностью текущих событий, в расплавленной магме тех сил, что движут тектонические плиты социальной, экономической и политической жизни. Но невозможно отрицать, что развитие событий ведет к концу самой el modelo, к концу неолиберального периода, который, кажется, даже в Чили не способен надолго пережить своего преступного родителя. Пиночет стоял у истоков десятилетий политики «Вашингтонского консенсуса» — еще до того, как этот курс стал обязательным для всего [латиноамериканского] региона, пусть даже он там внедрялся и не такими экстремистскими методами, как в Чили. Смерть Пиночета точно совпадает с моментом, когда Латинская Америка отказала в поддержке этой [XLIV] стратегии.
