Аннотация
|
Употреблять слово «репортер» в смысле «регистратор местной хроники» — значит совершенно бессмысленно сужать его смысл. Все хорошие журналисты — будь то политический обозреватель или референт по экономическим вопросам, зарубежный корреспондент или редактор спортивной рубрики, эксперт по военным делам или театральный критик, знаток парламентских кулуаров или военный корреспондент, автор передовиц или литературной страницы, — все они, в сущности, всегда репортеры. Без поиска и обнаружения соответствующего (и важного для осмысления темы) фактического материала не может быть и речи о строго логическом анализе явления. То же самое относится и к ученому, и к беллетристу. Ради «Саламбо» Флобер ездил в Алжир; Золя изучал конкретные обстоятельства на пароходе, на металлургическом заводе, на рынках и в кварталах городской бедноты. Это известно из его биографии и чувствуется в каждой строчке его сочинений. Любому писателю, в том числе и «антиреалисту», необходимо изучать жизненную среду, а любое изучение жизненной среды и есть репортаж.
Поэтому пренебрежительный оттенок, несомненно присутствующий в титуле «репортер», не просто безоснователен, но еще и подчеркнут беспочвенным преклонением перед другими журналистскими ипостасями, как-то: сочинителями передовиц и рецензий на произведения искусства, авторами статей по национальной экономике и в особенности перед беллетристами, заполняющими газетные полосы пустопорожней болтовней.
Труд репортера сам по себе всегда самый честный, самый изнурительный и самый существенный для дела. (При этом какой-то театральный критик вполне может оказаться генератором новых идей в искусстве, тот или иной репортер — завзятым вралем, а некий острослов-литератор, в сущности, высоконравственной личностью, но это ничего не меняет в принципе.) Я говорю лишь о репортере как таковом. Он может что-то преувеличить или опубликовать не вполне достоверное сообщение; и тем не менее он всегда зависит от факта, от реального события, и даже самая крохотная репортерская корреспонденция — всегда результат патрульного обхода, поездки, случайного разговора или звонка по телефону. Автор передовиц в принципе в любое время может написать статью на какую-то тему, не вставая с кресла. А тема у него всегда найдется. Он может осветить ее с блестящим знанием дела и оснастить точно подобранными цитатами. Но цитаты эти берутся из уже опубликованных статей, то есть из вторых рук. В то время как репортер обрабатывает материал, взятый из первых рук, то есть из жизни.
Конечно, сам по себе реальный факт всего лишь буссоль для репортера — на него еще нужно уметь взглянуть в перископ «логической фантазии». Ибо из осмотра места действия или происшествия, из подхваченных на лету слов участников и свидетелей, а также из высказанных кем-то предположений никогда не складывается безупречно точная и полная картина события. Репортеру приходится самому домысливать внешние связи между отдельными фактами, самому перекидывать мостики, подводящие к окончательному результату, строго следя лишь за тем, чтобы линия его изложения совпадала с точно установленными фактами (аналогично отрезкам прямой, проведенным по заранее намеченным точкам). Полное совпадение этой вероятностной кривой, выведенной репортером, с фактической линией, связующей все фазы события, безусловно, недостижимый идеал. Но как можно более плавный изгиб этой кривой и максимальное количество пересечений желательны и вполне достижимы. Здесь-то и проявляется качественное превосходство одного репортера над другими его коллегами по перу, здесь-то и обнаруживается мера его таланта — точно так же, как профессиональный уровень политического обозревателя, критика и так далее обнаруживается по мастерству, с которым они прогнозируют тенденцию развития по заданным точкам фактов.
Репортер — это сочинитель баллад в прозе. Представьте себе, к примеру, что «Ивиковы журавли» Ф. Шиллера напечатаны на газетных столбцах в подбор и с обычными для газеты подзаголовками: чем не репортаж об убийстве греческого певца, совершенном двумя бродягами в сосновом лесу Посейдона (округ Акрокоринф)? Указаны биографические данные жертвы, дано точное описание места происшествия и самого преступного Деяния, а также сообщается, как именно были обнаружены убийцы во время театрального представления (журавли в роли детективов!), как они были арестованы и во всем признались: «К Коринфу, где во время оно справляли праздник Посейдона, на состязание певцов шел кроткий Ивик, друг богов. Влекомый Даром песнопенья, оставив Регий вдалеке, он шел, исполнен вдохновенья, с дорожным посохом в руке»[1].
Для авторов же, пишущих на литературную полосу, образцом, несомненно, служит лирическая поэзия. Худшие из этой братии бегут от фактов, как черт от ладана, и всеми силами стараются их обойти. Если же это почему-либо невозможно, они хотя бы делают вид, будто не совсем точно осведомлены, дабы выставить в лучшем свете «чисто интеллектуальную и чисто эмоциональную» сторону своих творений, а также подчеркнуть собственную «отрешенность от реальной жизни» и «порхающую легкость» своего пера. Скрывать факты и намеренно их искажать еще постыднее, чем кичиться своей информированностью, небрежно сваливая в одну кучу все подряд — и факты, и чужие мнения о них, — не пытаясь самостоятельно во всем этом разобраться.
Чем лучше репортер исполнил свою работу, тем меньше шансов на то, что читатель вообще ее заметит. Ведь средний читатель склонен скорее восхищаться буйной фантазией сочинителей бульварных романов, не стесняющих себя рамками какого-либо жизнеподобия и заполняющих страницы описаниями путешествий в экзотические страны, зарытых сокровищ, неслыханной роскоши, невероятных встреч и захватывающих дух приключений разных высокопоставленных или крайне таинственных личностей. Он не в состоянии оценить по достоинству поистине великолепную фантазию, заключенную, например, в чрезвычайно правдивых мемуарах такого крупного государственного деятеля, как Бисмарк, или в педантично точных путевых очерках такого крупного ученого, как Гумбольдт[I].
Репортеры, само собой разумеется, связаны фактом. Поэтому для оценки их профессионального мастерства нельзя применять критерий, предложенный Шопенгауэром для сочинителей-беллетристов (и непригодный даже для них): «Дюжинные или заурядные люди могут создавать весьма значительные произведения благодаря тому, что только им одним случайно попал в руки исключительно интересный материал, например: описания дальних стран, редких явлений природы, проведенных ими экспериментов, какого-то жизненного случая, свидетелем которого они оказались или на исследование предыстории которого затратили силы и время».
Все это, от первого до последнего слова, мягко выражаясь, преувеличено. Совсем дюжинный или совсем заурядный человек никогда не сможет написать что-либо значительное, даже если ему доведется быть свидетелем всемирного потопа, камердинером Семирамиды или сподвижником Писарро[II]. Он либо вообще не сможет сказать ничего путного, либо наболтает кучу чепухи — только вот главного ни за что не сумеет ни углядеть, ни выразить.
Художнику не обязательно иметь под рукой мольберт, палитру и краски — он сумеет обойтись карандашом и листом бумаги, чтобы сделать набросок; в крайнем случае удержит картину в памяти и без наброска, одним своим художническим восприятием. Но фотографу, чтобы зафиксировать какую-то ситуацию, одной памяти мало, ему необходимо вставить в аппарат специально обработанную пластинку — в противном случае от виденного ни следа не останется.
Духовно пустому человеку не хватает именно этой пластинки для восприятия того, что он сам пережил, наблюдал, видел. Разве мы не встречали сотни людей, которые во время мировой войны исписывали дневники штампованными фразами, заимствованными из газет; разве мы не видели участников других крупных событий, не запомнивших ничего, кроме каких-то глупейших подробностей, не имеющих никакого отношения к делу. Точно так же ученый тупица не сумеет даже толково обобщить важные сведения, почерпнутые из разных источников; он будет без конца переливать из пустого в порожнее, но никогда не внесет ни малейшего вклада в решение какой-либо проблемы. Чего стоят хотя бы названия многих и многих диссертаций!
Что же касается передачи другим виденного своими глазами, то светочувствительной пластинкой, в которой не нуждается художник и которая отсутствует у обычного человека (а тем более у шопенгауэровского «дюжинного или заурядного»), обладает некто третий: репортер. Этот третий вообще является промежуточным звеном и посредником между художниками и обывателями и терпит нападки как от тех, так и от других.
15 января 1918
Примечание редакции издательства «Прогресс»
[1] Пер. Н. Заболоцкого.
Комментарии
[I] Речь идет, безусловно, не об известном немецком филологе и философе Вильгельме фон Гумбольдте, а о его младшем брате, выдающемся естествоиспытателе Александре фон Гумбольдте (1769—1850), совершившем плодотворные с научной точки зрения путешествия по Европе, Латинской Америке и России.
[II] Речь идет, разумеется, не о французском художнике-импрессионисте Камиле Писарро, а об испанском конкистадоре Франсиско Писарро (ок. 1475—1541), завоевателе государства инков (Тауантисуйу).
Опубликовано в книге: Киш Э. Э. Приключения на пяти континентах. Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1985 («Зарубежная художественная публицистика и документальная проза»).
Перевод с немецкого Е. Михелевич.
Комментарии А. Тарасова.
Эгон Эрвин Киш (настоящее имя Эгон Киш) (1885—1948) — немецкоязычный чешский журналист и политический деятель еврейского происхождения. Своей невероятной работоспособностью и публицистической яростью заслужил прозвище «Неистовый репортёр». Автор огромного числа репортажей, очерков, статей и мемуаров.
Учился в Чешском техническом университете в Праге, затем — в Университете Карла-Фердинанда, но в 1904 году был призван в австро-венгерскую армию, где большую часть времени провёл из-за бунтарского характера на гауптвахте.
В 1905 году выпускает дебютный сборник стихов, который подписывает как «Эгон Эрвин Киш». С тех пор литературный псевдоним становится частью имени. С 1906 года сотрудничает в «Прагер тагеблатт» и «Богемии», начинает писать социальные репортажи, обращаясь к проблемам «дна общества». В тот же период входит в круг видных представителей пражской интеллигенции, знакомится с Францем Кафкой, Ярославом Гашеком и другими, становится членом литературного Пражского кружка.
В 1913 году прославился журналистским расследованием причин самоубийства полковника Альфреда Редля, руководителя военной контрразведки Австро-Венгрии, одновременно — осведомителя царской охранки. В 1914 году мобилизован в действующую армию и отправлен на Сербский фронт, затем участвует в боевых действиях в Карпатах, где получает серьёзное ранение. После лечения в госпитале комиссован. С 1916 года служит военным цензором в Венгрии, благодаря чему непосредственно знакомится с запрещённой антивоенной, леворадикальной литературой.
В 1917 году участвует в работе нелегальной конференции левых групп, на которой принято решение о создании Совета рабочих и солдатских депутатов; избран его членом. В 1918 году дезертирует из армии, избран командующим Венской Красной гвардии (вскоре вынужден покинуть эту должность под нажимом руководства Социал-демократической партии Австрии). Избран Венской Красной гвардией своим комиссаром и в этом качестве принимает активное участие в буржуазно-демократической революции в Австрии в 1918 году и безуспешно пытается создать в Вене Советскую республику.
Разочарованный откровенно предательским поведением руководства СДПА и слепой верностью партийной дисциплине рядовых социал-демократов, в 1919 году со своими сторонниками присоединяется к Коммунистической партии Австрии. После стабилизации буржуазного режима в Австрийской республике арестован на три месяца и затем выслан в Чехословакию. С 1921 по 1933 годы проживает в Берлине, в этот период активно пишет, посещает СССР, Алжир, Тунис, США (нелегально) и Китай. В 1925 году присоединяется к Коммунистической партии Германии, а в 1928 году участвует в создании Союза революционных пролетарских писателей Германии.
После нацистской провокации с поджогом рейхстага в 1933 году арестован и брошен в тюрьму Шпандау, но вскоре под международным давлением, как иностранный подданный, выслан в Чехословакию. В том же году как человек, «известный своей подрывной деятельностью», не допущен властями на территорию Великобритании для участия в знаменитом контрпроцессе по делу о поджоге рейхстага.
В 1934 году, имея действительную визу для посещения Австралии, где проходил антивоенный и антифашистский конгресс, не был допущен властями на берег, после чего спрыгнул с борта судна и пытался достичь берега вплавь. Был арестован и осуждён на 6 месяцев заключения как «незаконный иммигрант». Благодаря судебному процессу над Кишем удалось предать гласности расистский характер австралийского иммиграционного законодательства и пронацистские симпатии ряда должностных лиц. Выслан из Австралии, позже по этому делу — из-за громкого скандала, которое оно вызвало, — был оправдан.
В 1937—1938 годах находится в Испании, борец интербригад, публикует репортажи с разных фронтов гражданской войны. С началом Второй мировой войны пытается перебраться в США, однако ему, как убеждённому коммунисту, во въезде отказано. С 1940 по 1946 годы живёт и работает в Мексике, активный сотрудник антифашистского журнала «Фрайес Дойчланд». В 1946 году, несмотря на первоначальные проблемы с визой, возвращается в бенешевскую Чехословакию, однако к тому времени его здоровье было уже серьёзно подорвано. Вскоре после приезда был избран почетным председателем еврейской общины Праги.
Реформатор жанра репортажа; создатель очерка-эссе, поднявшего газетный репортаж до уровня полноценного литературного жанра, разновидности художественной публицистики.
