Аннотация
В феврале 1905 года на Щербиновском руднике[I] вспыхнула организованная социал-демократами забастовка. Началась она мирно. Дня за три до ее начала состоялось конспиративное заседание всех трех кружков социал-демократической щербиновской организации. Было решено создать забастовочный комитет из представителей отдельных участков подземных работ шахты и поверхностных работ.
В его состав вошли социал-демократы Никифор Дараганов, Василий Калашников, Росковский, Лесовой, Пантелей Постыльняк, Михаил Демидов, Егор Пискарев, Никифор Обищенко, автор этих строк и другие. Председателем забастовочного комитета избрали Мусиенко Ефима Антоновича. Выработали требования к администрации из 32 пунктов, преимущественно экономического характера: 8-часовой рабочий день, установление в шахтах трех рабочих смен, увеличение заработной платы, отмена штрафов, упразднение подрядчиков, улучшение жилищ, страхование от увечий за счет шахтовладельцев и др.
16 или 17 февраля депутаты комитета пошли к директору. Он депутацию не принял и передал через инженера:
— Вы бунтовщики, начинайте работать, тогда мы рассмотрим ваши требования.
Забастовочный комитет решил погасить два котла из трех. Оставлен был котел, дающий пар на камерон, откачивающий воду из шахты. Взята под контроль вентиляционная система шахты.
20 февраля комитет еще раз отправил делегацию к директору. Тот снова не пожелал разговаривать с представителями рабочих.
Депутаты вышли из конторы и направились на базарную площадь, на ожидавшее их собрание. Из проходных ворот внезапно появились казаки и начали сечь рабочих нагайками, топтать конями, колоть пиками. Ошеломленные неожиданностью нападения, шахтеры бросились врассыпную. Кто-то заскочил в кочегарку, открыл клапан гудка. Гудок гудел во всю свою механическую грудь, разносил тревогу. Многие депутаты укрылись в здании ствола центральной шахты, другие бросились под вагоны, стоявшие на весах под нагрузкой. В этот момент заиграл рожок, казаки стремительно помчались обратно в ворота. Один из них, чубатый, настиг меня под вагоном и ударил пикой. Однако все делегаты, окровавленные, испачканные угольной пылью, явились на базарную площадь…
…Если бы директор Бах не вызвал своим злонамеренным поведением гнев рабочих, а казаки не напали на них с нагайками и пиками, возможно, забастовка приняла бы иной характер. Но, получив наглядный урок, мы ясно поняли, что без суровой схватки шахтеров с царским охвостьем не обойтись.
Созрела необходимость строить баррикады. У линии железной дороги были сложены в штабеля шпалы. Соорудили из них баррикады, перегородили два переулка.
Показалась толпа, двигавшаяся от верхнего поселка. Когда она приблизилась, все узнали черносотенцев с их предводителем религиозным фанатиком рябым Гарбузом. Они направились к магазину «Оборот» наследников Абрамовича и разбили витрину.
Дружина рабочей самообороны, возглавляемая Сергеем Харламовым, очень быстро заставила их бежать. Кое-кто из погромщиков успел несколько раз выстрелить.
На собрании-митинге выступили Егор Пискарев и я. Не успели мы сойти с импровизированной трибуны, как со стороны Народного дома показалась рота солдат Литовского полка, держа наперевес винтовки. У магазина «Оборот» рота остановилась. Впереди — пристав Шервуд и капитан Янчицкий, размахивая саблями, кричали:
— Разойдись!
Вслед за пехотой показались казаки во главе с сотником Балабиным.
Из наших рядов вышел Никифор Обищенко.
— Братья солдаты, казаки! — обратился он к войскам. — Это черносотенцы с босяками камнями разбили окна магазина, они стреляли из револьверов. Мы требуем только свое — пусть улучшат нашу подневольную шахтерскую жизнь…
В этот момент раздались два залпа, потом еще несколько залпов. Упали наповал убитые Никифор Обищенко и Трохов. Слышались стоны и крики раненых…
Обстановка накалилась… Только меньшевиствующие интеллигенты в то время сохранили веру в возможность добиться справедливости при царской власти. Депутаты Росковский и Лесовой не придумали ничего лучшего, как послать телеграфную жалобу министру внутренних дел: «На руднике пехотой и казаками ранено 12 рабочих, убито 2 и одна женщина. Просим расследовать».
Екатеринославский губернатор Нейгарт о результатах расследования писал министру внутренних дел Булыгину:
«Предварительное следствие при мне начато прибывшим вместе со мною следователем по особо важным делам немедленно. Арестовано 164 участника беспорядка. Порядок был быстро восстановлен: рабочие Щербиновского рудника немедленно приступили к откачиванию воды из шахт»[1].
Итак, в итоге «расследования» арестовали 164 человека на двух рудниках — Щербиновском угольном и ртутном Ауэрбаха. В их числе — П. Постыльняка, В. Калашникова, Палечного и автора этих строк. Видно, боясь новой вспышки, полиция вскоре освободила нас, ограничившись допросом.
Планом проведения забастовки не предусматривалось затопление шахты. Но когда казаки устроили погром, избили депутатов, кочегары покинули свои места, давление в котле упало, насос перестал работать, вода начала затоплять квершлаги и шахтный двор. Когда рабочие об этом узнали, то развели огонь под котлами. Через несколько часов котел начал давать пар, заработал насос.
Вскоре после расстрела рабочих на Щербиновский рудник приехали большевики Григорий Иванович Петровский, П.А. Моисеенко, Наум Дубовой[II]. На состоявшемся в балке, близ Щербиновки, собрании членов социал-демократических кружков и сознательных рабочих Григорий Иванович призывал активнее вступать в боевые дружины, Моисеенко рассказал об опыте революционной борьбы иваново-вознесенских ткачей и о развитии революционного движения в России.
После отъезда Г.И. Петровского и П.А. Моисеенко вскоре на Щербиновский рудник для руководства партийной организацией от Екатеринославского комитета приехали тов. Лука (Яндовский) и его жена Женя. По их совету дружины самообороны были перестроены в боевые дружины. Первой дружиной командовал Пантелей Макарович Постыльняк, второй — Иван Гаврилович Гордиенко. Начали регулярные занятия по военному делу. Вести занятия поручили Тимофею Харламову и прибывшему на рудник революционеру, которого мы знали под именем Моисея.
О них хочется сказать особо. Тимофей Харламов появился на руднике в конце 1904 года. Ходил он в старой солдатской шинели, любил рассказывать о разных случаях из солдатской жизни и всегда подчеркивал казнокрадство, трусость, пьянство офицеров и высших командиров. Его не раз арестовывали.
Тов. Тимофей всегда был в окружении ребят. Они любили слушать его увлекательные сказки, разные истории. Иногда он строил ребят в колонны, учил солдатскому строю, маршируя во главе своего «войска» по улицам. А через некоторое время, глядишь, он уже среди женщин ведет речь против религии, уговаривает их не давать денег на постройку храма.
Тов. Моисей до приезда на Щербиновский рудник жил в Таганроге и Ростове. Оттуда он привез четыре берданки. Он хорошо стрелял из револьвера.
Мы искренне любили этого вдумчивого человека за его разносторонний ум, юношескую живость характера и неукротимую ненависть к капитализму, ко всему, что угнетает человека.
Учиться стрелять мы ходили к реке Кривой Торец. Наш «полигон» располагался в узкой долине речки у левого берега.
Вооружению дружин помогло одно из обращений Екатеринославского комитета РСДРП. Вспоминаю, что в нем говорилось: «Помогите пролетариату вооружаться. Он вооружается для борьбы с самодержавием, для борьбы с темными силами, преследующими свободную мысль, свободное слово».
К каждому воззванию были приложены подписные листы. По этим подписным листам наши парни — члены социал-демократической организации собирали деньги. Деньги давали рабочие, интеллигенция. На эти средства мы приобретали оружие — револьверы, берданки.
Расстрел забастовавших цербиновцев не устрашил рабочих, наоборот, он вызвал гнев против царского правительства. Шахтеры открыто выражали готовность бороться за свержение самодержавия.
Накануне 1 Мая мы с Марусей Ганзуриной разбросали и наклеили на стенах зданий, на заборах первомайские листовки с призывом выйти на демонстрацию.
Маруся — дочь старого шахтера. Их землянка не раз была местом собраний кружка.
Маруся была высокая, красивая девушка, обладала сильным приятным голосом, имела успех в любительских спектаклях в Народном доме.
О Марусе Ганзуриной все рабочие похвально отзывались за ее веселый нрав. Все ее уважали. Она вступила в боевую дружину, участвовала в горловском восстании сестрой милосердия…
Первомайская демонстрация прошла успешно. На месте, где 20 февраля 1905 года была пролита кровь рабочих, где был убит пламенный большевик Обищенко, состоялся митинг.
…Более полутора тысяч мужчин и женщин образовали мощную колонну. Знаменосцы шли впереди. Впервые у демонстрантов в петлицах красовались красные ленты, а в руках — флажки.
…Из квартиры доктора Кавалерова вышел молодой незнакомый человек в темных очках и протиснулся в гущу народа. Там его приподняли, и он звонким, молодым голосом начал речь. Поздравил с пролетарским первомайским праздником труда, рассказал о его значении.
В заключение оратор разбросал первомайские прокламации. Запомнился лозунг, написанный в ее верхнем правом углу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Под текстом стояла подпись: «Екатеринославский комитет Российской социал-демократической рабочей партии».
Для предупреждения возможных провокаций со стороны черносотенцев боевая дружина в этот день охраняла поселок, шахтные сооружения и коксохимический завод.
Забастовочный комитет постепенно превращался в центр всей общественно-политической жизни. Помимо руководства забастовкой он направлял работу боевых дружин, проявлял неустанную заботу о вооружении рабочих и охране общественного порядка, об организации культурно-просветительной деятельности…
По инициативе забастовочного комитета на одном из митингов был избран народный суд для борьбы с черносотенцами, погромщиками, темными, невежественными силами, нарушавшими революционный порядок. Председателем народного суда стал Никифор Дараганов, членами суда — Павел Полывелов, я и другие.
Народный суд работал в содружестве с боевиками-дружинниками, которые разыскивали участников черносотенных погромов и предавали их суду.
Изобличенных черносотенцев и провокаторов суд изгонял из Щербиновского и других ближайших рудников.
В отношении нарушителей революционного порядка, совершивших проступки по несознательности, суд применял меры общественного порицания.
К лету роль забастовочных комитетов, которые в дальнейшем стали называться распорядительными комитетами, особенно возросла. Они поистине были прообразом будущих Советов рабочих депутатов. Местные же власти растерялись. Перед активными массовыми выступлениями рабочих они чувствовали свое бессилие и поэтому часто старались самоустраниться.
Осенью щербиновцы получили тревожную весть из Константино-Горловского комитета о том, что на Дружковском заводе арестовали руководителей социал-демократического кружка Смирнова и Семена Никанорова. С последним многие из нас лично были знакомы, не раз встречались… В воскресенье распорядительный комитет собрал боевые дружины. Пришло человек 500 и здесь же при содействии железнодорожных революционных организаций погрузились в вагоны и поехали на станцию Кривой Торец. От телеграфистов узнали, что с Дружковки вышел состав поезда генерала с трудно запоминающейся фамилией, вроде Баухвальд. Он держал путь в Юзовку[III], куда прибыла и расквартировалась пехотная часть, сосредоточенная в Юзовско-Макеевском промышленном районе.
Поезд генерала на станции Кривой Торец был нами остановлен, а паровоз отцеплен. Руководство боевых дружин потребовало от генерала письменного распоряжения Козлову — полицейскому надзирателю Дружковского завода — освободить Смирнова и Никанорова. Сначала Баухвальд отказывался писать что-либо, а потом под нашим натиском все-таки дал записку. Но при этом попытался пройти к телеграфу, однако наши товарищи не позволили ему телеграфировать о случившемся.
Несколько дружинников отправились на паровозе в Дружковку. Надзирателя Козлова нигде не нашли, он спрятался. Тогда нами была снята охрана, и мы освободили Смирнова, Никанорова и еще троих рабочих.
В конце лета на сельскохозяйственном машиностроительном заводе Оливье, находившемся вблизи станции Железная, состоялась партконференция Донецкого бассейна. Коллектив рабочих этого завода не отличался революционным настроением. Зато успехом здесь пользовались меньшевики. Может быть, поэтому там надзор полиции и жандармов был слабее.
От щербиновской организации делегатами на конференции были пишущий эти строки, Сергей Курочкин и меньшевистски настроенный конторщик Ростковский.
С докладом на конференции выступал приезжий пропагандист. Он был высокого роста, светловолосый, с маленькой бородкой клинышком, в пенсне. Его звали Борисом. Он рассказал о III съезде партии, о разногласиях большевиков с меньшевиками. Участники конференции Ростковский, Александр Филимонов и Григорий Посный не были согласны с решениями съезда. Однако подавляющее большинство делегатов одобрило решения съезда и обязало провести широкую разъяснительную работу в массах о задачах революционеров-большевиков.
Вскоре после партийной конференции по заданию Екатеринославского комитета щербиновцы направили в ближайшие хутора и села нескольких агитаторов, снабженных привезенными из Екатеринослава[IV] листовками, призывающими крестьян к захвату помещичьих земель.
Мне и Сергею Курочкину поручили собрать батраков помещика Кащеева и крестьян близлежащих сел. Земли помещика Кащеева находились за линией железной дороги вблизи станции Дылеевка. После митинга группа крестьян вышла с косами в поле. Скосили оставшееся нескошенным поле пшеницы.
Помню, что на этих сходках крестьян мы попеременно читали брошюру В.И. Ленина «К деревенской бедноте».
К концу лета усилилось движение крестьян за раздел земли. В августе появился царский манифест о созыве булыгинской Государственной думы. Царское правительство поспешило закончить войну с Японией.
В дни Октябрьской Всероссийской стачки весь Донбасс тоже бастовал. Социал-демократические организации Щербиновского, Никитовского, Нелеповского[V] рудников открыто устраивали митинги, однако кружки все еще собирались полулегально. Полиция растерялась, никто из полицейских на митингах не появлялся.
Будучи руководителем кружка, я строго и тщательно отбирал тех, кто желал вступить в наш коллектив. Придерживались этого и другие товарищи. Я вспомнил советы Григория Ивановича Петровского: «Укрепляйте партийную организацию, не гонитесь за количеством, подбирайте политически созревших, устойчивых — таких принимайте в партийные кружки. Крепите партийную дисциплину».
В ответ на царский манифест 17 октября по решению партийных организаций началась широкая разъяснительная работа агитаторов среди рабочих и крестьян ближайших деревень. Мы рассказывали, что манифест — это новая попытка царизма обмануть массы, что настоящую свободу надо завоевывать с оружием в руках.
После того как выборы в булыгинскую Думу были сорваны, усилились выступления черносотенцев, которых фактически вдохновляли и организовывали полиция и попы. Они нападали на прогрессивных интеллигентов, на евреев и сознательных передовых рабочих.
На Щербиновском руднике черносотенцы успеха не имели. В Юзовке же им удалось организовать еврейский погром. По зову юзовских социал-демократов на подавление погрома ходила и боевая дружина щербиновцев. По дороге в Юзовку наша дружина разгромила черносотенцев из Нелеповского рудника, двигавшихся на Юзовку.
В Юзовку мы пришли с опозданием. Пьяная банда из мясников, мелких торговцев, босяков громила еврейские лавки, их жилища.
С вступлением в действие нашей дружины погромщики стали разбегаться. Объятые пламенем, догорали несколько домов. В воздухе плотной пеленой носился пух. Несколько бандитов остались лежать на земле: они получили по крепкому шахтерскому тумаку.
Горловскому вооруженному восстанию предшествовало много событий. С начала декабря там ежедневно организовывались многочисленные митинги. На митинги приезжали рабочие с других заводов, станций железных дорог, из ближайших рудников, крестьяне близлежащих сел и деревень. Чаще всего выступали в Горловке с речами Марк Кузнецов, Исиченко, Гуртовой и другие. Однажды на большом митинге у пакгауза выступил и автор этих строк.
Основой выступлений ораторов был тезис о вооруженной борьбе с самодержавием, о созыве Учредительного собрания. Говорили также о необходимости отобрать в пользу крестьян помещичьи, монастырские, кабинетские земли.
Революционной искрой огромной силы явился расстрел безоружных рабочих Горловского машиностроительного завода 16 декабря. Этому предшествовала забастовка на заводе. 16 декабря Зубарев-Кузнецов (подпольная кличка Марк) и еще несколько рабочих вошли в кабинет директора завода Лоэста. Они потребовали отменить распоряжение об увольнении тех, кто не соглашается на 6-часовой рабочий день с сокращенной на 40 процентов оплатой.
В это время на заводском дворе собралось несколько сот рабочих. Завод окружил наряд полицейских и отряд драгун во главе с приставом Немировским и капитаном Угриновичем. Рабочие потребовали от Лоэста, чтобы он гарантировал всем беспрепятственный выход с территории завода. Лоэст согласился. В сопровождении депутатов он вышел к офицеру, командовавшему драгунами, и приставу Немировскому. Рабочих заверяли, что Лоэст будет идти во главе колонны и выведет с территории завода всех там собравшихся. Как только рабочие подошли к воротам, пристав Немировский потребовал выдать Зубарева-Кузнецова и отпустить директора. Лоэст воспользовался происшедшей заминкой и быстро перебежал к драгунам. Рабочие выразили негодование. Тогда полицейские и драгуны стали стрелять. Несколько человек было убито и около двадцати ранено, в их числе Зубарев-Кузнецов. С простреленной рукой он все-таки скрылся, а вечером в заводской больнице ему ампутировали руку.
На призыв Горловского стачечного комитета о помощи щербиновцы быстро организовали свой отряд и собрались в поход. В отряд вошли дружинники, которые были обучены строевой военной службе, стрельбе из пистолетов разных систем и берданок… Тех, кто оружия не имел, оставили на руднике. Командование возложили на тов. Постыльняка.
В Горловку шли через Никитовский рудник. Там к нам присоединилась их группа боевой дружины.
Из дружины щербиновцев я припоминаю Пантелея Постыльняка, Ивана Гордиенко, Сергея Харламова, Тимофея Харламова, Ивана Заводовского, Полусмакова, Сергея Курочкина (он же Ветров), Марусю Ганзурину. С никитовцами нас было немногим меньше пяти десятков бойцов. В Горловку пришли за полночь.
К утру 17 декабря прибыли один за другим поезда Гришинской[VI] и Авдеевской боевых дружин. Всего дружинников было до 4 тысяч человек. О Гришинской боевой дружине ходили слухи, что все ее участники вооружены винтовками и даже имеют пушку. Действительно, у гришинцев была пушка, отлитая в 1896 году, к коронации царя Николая II, для салюта.
Руководители дружин собрались в зале станции, выработали план наступления. Дружина щербиновцев под командой Постыльняка заняла позицию на улице с большими домами. Эта улица открывала путь с направлением на казарму драгун и пехоты. Другая часть щербиновцев под командой Гордиенко укрепилась у здания шахты «Мария», откуда хорошо были видны казарма драгун и станция.
Все дружины открыли огонь по казарме.
Драгуны и пехота вели ответный огонь, в основном по позициям дружин второй группы под командованием Гуртового и Гречнева[VII]. У этих дружин все вооружение состояло из десятка берданок и нескольких охотничьих ружей, винтовок же совсем не было. От прицельного огня драгун и пехоты эти дружинники, не имевшие укрытия, сразу понесли немалые потери убитыми и ранеными, к тому же были израсходованы все патроны к берданкам. Эти дружины вскоре фактически прекратили огонь, начали выносить убитых и раненых к зданию вокзала.
Третья большая группа дружин под командованием Дейнеги, Новикова и Постыльняка усилила огонь по драгунам и пехоте.
Неожиданно драгуны и пехотинцы поскакали в степь в направлении Енакиева. Навстречу им двигались казаки; соединившись с ними, драгуны и пехота повернули обратно и перешли в наступление. На окраине заводских строений, не доходя кладбища, разделились. Драгуны обогнули вишневые приусадебные сады хутора Аксеновка и начали обстрел здания шахты и позиций третьей, самой большой группы гришинцев — авдеевцев.
Казаки с пехотой повели наступление по железнодорожным путям на дружинников, избравших позицию на виадуке. Встретив сильный огонь, казаки спешились, открыли огонь по виадуку. Вскоре пришлось прекратить стрельбу, так как кончились патроны для берданок, а винтовок у этой группы не было. Они забрали убитых, раненых и унесли в помещение, где находились санитары.
Надо было подготавливать отступление. Чтобы задержать драгун и пехоту и дать возможность дружинникам отойти к железнодорожным эшелонам, было брошено несколько бомб. Началась дезорганизация и в рядах драгун. Отряды направились на железнодорожные пути.
На путях между станционными строениями и надшахтным зданием произошло настоящее сражение.
В Горловке состоялись похороны убитых во время боев дружинников — заводских рабочих.
Горловский бой был только одним, правда, наиболее значительным эпизодом восстания в Донбассе. Две недели рабочие крепко держали в своих руках власть на территории десятка железнодорожных узловых станций и нескольких крупных заводов и рудников.
Попытка свергнуть угнетателей не увенчалась успехом. Но вооруженное восстание не прошло бесследно: оно имело огромное значение для боевой, революционной закалки рабочих.
Дорого заплатили рабочие за несколько дней своего господства. По делу захвата революционными рабочими Екатерининской железной дороги и горловского восстания было сначала арестовано около двадцати человек. Их продержали в тюрьме до суда почти три года. Большинство же активных участников восстания были арестованы значительно позже.
Военный суд по делу 131 подсудимого состоялся в ноябре 1908 года в екатеринославской губернской тюрьме под председательством генерала Лопатина. Суд начался 7 ноября 1908 года и продолжался 40 дней.
Суд приговорил примерно треть обвиняемых к смертной казни, других — к каторге.
Из 44 приговоренных казнено было 8, остальным смертную казнь заменили каторжными работами.
Помимо данного судебного процесса состоялись военные суды над другими активными участниками революции 1905–1907 годов.
Дело щербиновской организации Российской социал-демократической рабочей партии рассматривал военный суд под председательством генерала Дарагого 9–10 января 1909 года. Четверо революционеров получили каторгу, двое — вечную ссылку «в отдаленные места».
В конце 1908 — начале 1909 года в Екатеринославе одновременно действовали три состава военных судов. Одним из них был осужден и пишущий эти строки.
Большинство щербиновцев были арестованы в конце лета — начале осени 1906 года, другие — позже. Я, Калашников и Бойченко подверглись аресту в январе 1906 года по подозрению в участии в горловском восстании. Прямых улик против нас не было. Продержав около трех месяцев в бахмутской тюрьме, нас освободили. Калашников остался на Щербиновском, Бойченко и мне запретили проживать в Донбассе. Но вскоре мы вернулись. Я перешел на нелегальное положение, получил от Константиново-Горловского комитета РСДРП паспорт-липу. Работал организатором в Горловке. Вскоре я вынужден был покинуть и Горловку. Меня послал комитет на рудник «Золотое»[VIII], что рядом со станцией Марьевка. На этом руднике после выступления на организованной маевке в 1907 году был арестован, бежал из-под ареста. Получив от Луганского комитета РСДРП новый паспорт, направился на Селезневский рудник (ныне «Парижская коммуна»[IX]). На массовке шахтеров в сентябре 1907 года вновь был арестован и в январе 1909 года осужден по делу щербиновцев.
Наступил 1909 год. Из камеры в камеру передавался обвинительный акт по делу щербиновцев.
Поодиночке и группами нас вызывали в контору тюрьмы. В присутствии надзирателей защитники — присяжные поверенные Воронин и Анисимов беседовали, подбодряли. Уже одно то, что наше дело будет слушать суд под председательством генерала Дарагого, служило утешением. Его состав суда выносил приговоры более мягкие, чем лопатинская тройка, обычно дававшая многолетнюю каторгу и смертную казнь через повешение.
9–10 января 1909 года всех нас, 22 щербиновцев, заключенных по разным камерам, по очереди вызывал суд.
Генерал Дарагой спрашивает:
— Признаешь себя виновным?
— Никак нет, ваше превосходительство. Господин полковник, — обратился Гордиенко к одному из членов суда, — я солдат, служил в 3-й роте вашего полка под вашим командованием.
Полковник повернулся, спросил, кто был командиром роты. Гордиенко назвал. Полковник и генерал улыбнулись.
Этот эпизод, как потом сообщили наши защитники, имел некоторое значение для смягчения приговора.
Свидетели отказывались от своих показаний, данных на предварительном следствии. Галушка, например, показавший ранее, что найденный им гектограф принадлежит мне и Ивану Заводовскому («Воны печаталы листовки против царя и правительства»), на суде заявил:
— Я неграмотный, составил акт полицейский Держак, мэне заставили приложить пальцы…
Даже злостный провокатор Подмогильный, которому были обещаны деньги, отказался от своих показаний. На вопрос суда «Кто командовал боевой дружиной?» ответил: «Не знаю».
— Ты показывал на Постыльняка? — задает вопрос прокурор.
— Дайте посмотреть на подсудимого, якый Постыльняк,— просит Подмогильный.
Постыльняка вызывают. Прокурор спрашивает:
— Этот?
— Та ни, не цей.
Околоточный надзиратель Володин свои показания тоже значительно смягчил.
Приговор был вынесен по тому времени не строгий. Вот выписка из памятной книжки:
«Временный военный суд в гор. Екатеринославе в закрытом судебном заседании 9 и 10 января под председательством генерал-майора Дарагого, рассмотрев дело о мещанине Семене Заводовском, 22 лет, и других…
Заводовский обвиняется по 100, 102, 126 и 129-й ст.[X]
Заводовский сослан на поселение.
Справка. Поименованные в памятной выписке подсудимые переданы Одесскому военно-окружному суду командующим войсками Одесского военного округа по обвинению в том, что в начале 1906 года вступили в преступное сообщество под именем щербиновской группы Горловского комитета Российской социал-демократической партии, каковое сообщество имело в своем распоряжении склад оружия и взрывчатого вещества, кроме того, покушение на убийство инженера Гимтетейна и в хранении у себя взрывчатых веществ, а Заводовский также и в распространении прокламаций в публичном месте»[2].
Мне довелось находиться в одной камере с несколькими участниками горловского восстания и захвата Екатерининской железной дороги (так официально называлось судебное дело). В камере № 2 находился Андрей Щербаков. После суда, как приговоренного к повешению, его перевели в башню. В этой же камере № 2 были Завадский, Иосиф Славкин[3], они гремели ножными кандалами. Эти два товарища были моложе меня, выглядели юношами (к слову сказать, Славкин в настоящее время проживает в Москве). С некоторыми осужденными по этому громкому процессу в 1909 году пришлось в одной партии арестантов под усиленным военным конвоем «путешествовать» в арестантских вагонах: они — на каторгу, я — в ссылку «в отдаленные места Сибири» навечно.
Хотя я был приговорен на вечную ссылку, но вечного и неизменного ничего нет. Революция 1917 года меня освободила.
То, о чем мечтали лучшие люди, к чему стремились, за что боролись в открытых боях, гибли в тюрьмах сырых, воплощается, сбывается в жизни советских людей.
Петровский Григорий Иванович (1878—1958) — большевик, советский государственный деятель. Сын портного. С 11 лет — рабочий железнодорожных мастерских. В 1897 г. примкнул к Екатеринославскому «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», с 1898 г. — член РСДРП. Активный участник революции 1905–1907 гг. на Донбассе. В 1905 г. — секретарь Екатеринославского Совета рабочих депутатов и член стачечного комитета. В 1912 г., будучи токарем, был избран депутатом IV Государственной думы от рабочей курии Екатеринославской губернии. В январе 1913 г. кооптирован в члены ЦК РСДРП. В ноябре 1914 г. арестован и в феврале 1915 г. приговорен к высылке на вечное поселение в Туруханский край, в 1916 г. переведён в Якутию. В 1917 г. — комиссар Якутии и председатель местного Комитета гражданской безопасности, затем — член Екатеринославского губернского комитета РСДРП(б). В ноябре 1917 — марте 1919 гг. — нарком внутренних дел РСФСР, в этой должности подписал директиву о «красном терроре». В 1918—1938 гг. (с перерывами) — председатель Всеукраинского ЦИК. Со стороны УССР подписал Договор об образовании СССР и являлся одним из сопредседателей ЦИК СССР. В 1920-х гг. — на работе в Коминтерне, Кандидат в члены Исполкома, член Оргбюро, затем — секретарь Исполкома. В 1937—1946 гг. — депутат Верховного Совета СССР, в 1938—1939 гг. — заместитель председателя Президиума Верховного Совета. В 1939 г. был подвергнут критике за попустительство «врагам народа» из числа руководителей Украины и снят со всех постов. В 1940—1958 гг. — заместитель директора Музея Революции по административно-хозяйственной и научной части. Похоронен на Красной площади. Автор воспоминаний. В его честь Екатеринослав переименован в Днепропетровск.
Моисеенко Петр Анисимович (1852—1923) — ткач, один из первых российских рабочих-революционеров. С 13 лет — рабочий на фабрике. С начала 1870-х гг. — в Петербурге, участник рабочих кружков Нарвской заставы. Сблизившись с народниками, участвовал в Казанской демонстрации 1876 г. С 1878 г. — член «Северного союза русских рабочих». В 1878 и 1879 гг. — руководитель стачки на Новой бумагопрядильне. В 1879—1883 гг. отбывал ссылку в Енисейской губернии. В 1885 г. — руководитель Морозовской стачки в Орехово-Зуево. За это был судим и, после оправдания его присяжными, сослан административным порядком в Архангельскую губернию. В начале 1890-х гг. сближается с социал-демократами, работает в Челябинске, Ростове-на-Дону, Вельске. В 1901—1908 гг. — на Донбассе. В 1909—1910 гг. — в Баку. С 1912 г. — в Горловке, где в 1916 г. руководит Горловской забастовкой горняков. После этого скрывался вплоть до Февральской революции. После революции служил санитаром в Красной армии. В последние годы работал в Истпарте в Харькове. Автор мемуаров «Воспоминания старого революционера».
Дубовой Наум Игнатьевич (Ипатьевич) (1875—1941) — большевик, советский работник. С 1905 г. — член РСДРП. В 1905—1907 гг. — на партийной работе на Донбассе, участник Горловского восстания в декабре 1905 г. В 1916 г. — один из руководителей Горловско-Щербиновской стачки. В 1917 г. — председатель совета рабочих депутатов нескольких рудников. С декабря 1917 г. — в составе Центрального штаба Красной гвардии Донбасса. В 1918—1919 гг. — на фронтах Гражданской войны. С 1920 г. — на руководящей советской и хозяйственной работе в Донбассе, затем — в органах Рабоче-крестьянской инспекции. С 1933 г. — председатель Союза воинствующих безбожников Украины.
Комментарии Романа Водченко.
