 |
| Saint-Juste > Рубрики | Поддержать проект |
Аннотация
В этой маленькой книжице читатель найдет в сжатом виде материал по поводу расстрела Иваново-Вознесенских рабочих и работниц в 1915 году.
Весь этот материал составлен по документальным данным, сохранившимся со времен старого кровавого режима.
Конечно жандармы, сыщики, полицейские, прокуроры, следователи и все прочие слуги старого режима вели свои документальные записи так, чтобы оправдать убийц, и покарать жертвы. И недаром те четыре следственных тома документов, которые остались в нашем распоряжении носят название:
«Дело о нападении толпы рабочих на воинскую заставу».
Такова жандармская природа. Дело расстрела безоружных рабочих и работниц они, не моргнув глазом, превратили в «дело о нападении толпы рабочих на воинскую заставу».
Но не в этом главная суть. Жандарм сам по себе при всей своей подлости всё же являлся лишь пешкой в руках высших властей. И все те «дела», которые имели вид следственных и судебных протоколов, и те настоящие дела, которые завершались потоками крови — это делалось по приказу свыше. И если нам приходилось искать виновников всех тех ужасов, от которых нас отделяет всего лишь шесть лет, то конечно мы их находим всегда в самом центре той государственной системы, которая воплощалась в самодержавно-буржуазном помещичьем строе.
Да, там было начало всех кровавых начал. Сама система сверху донизу была построена на костях трудящихся масс. Все здание этого строя было цементировано кровью рабочих и крестьян. И весь смысл существования того строя сводился к цели высасывания крови из рабочих жил.
Таков был старый строй, такова была его система, такова была наша жизнь.
В истории расстрела Иваново-Вознесенских пролетариев, как в капле воды отражение солнца, отражается вся наша прошлая жизнь.
Так это было!
Работали деды, работали отцы, работали сыновья... работали десятки миллионов тружеников, работали всю свою жизнь... и в результате, если не умирали от голода, от переутомления или преждевременной старости, то погибали от пуль наёмников капитала.
И никакого просвета не было впереди. Многим казалось, что этот старый строй, узаконенный веками своей давности, незыблем и несокрушим. Казалось, нет такой силы, которая могла бы уничтожить его.
Хозяевами положения были правящие классы. Безраздельно властвовали, и им казалось, что их власти не будет конца. Уверенные в своем кровавом могуществе, они шли от преступления к преступлению, от одной кучи трупов к другой... шли торжествующей походкой победителей.
Так это было!
И это было так не только 10 (23) августа 1915 года в Иваново-Вознесенске. Это было и на Лене, это было и в 1905 году, это было и в Петербурге 9 января, это было во всех городах, во всех деревнях из месяца в месяц, из года в год на протяжении сотен лет.
Так это было!
А царский министр Макаров в свое время с трибуны Государственной думы даже сказал: «так было и так будет»... [1].
И он не совсем думал солгать, этот старый царский пес. Так оно и было бы, если бы существовал старый самодержавно-капиталистический режим. Так оно и было бы, если 6ы рабочие и крестьяне не создали свою власть
Но неисповедимы только дела и пути поповских богов, дела и пути рабочего движения вполне исповедимы и понятны. Рабочее революционное движение создавалось и вырастало именно из той тяжелой обстановки, в которой находился рабочий класс. А обстановка того времени всем нам ещё памятна.
То было время, когда российский капитализм ввязался в войну из-за международных рынков. Ввязался и завяз.
В 1915 году уже ясно обозначалось поражение правящей России. В это время уже начали проясняться умы рабочих от того военного угара, которым отравляли их продажные соглашатели. С каждым днем становилось ясней, для чего началась война.
И тут же необходимо сказать, что этому прояснению сознания трудящихся во многом способствовали сами правящие классы.
Безудержный рост дороговизны, отсутствие предметов широкого потребления, откровенная спекуляция, обогащавшая всяческих интендантских поставщиков-фабрикантов — все это наряду со страшным политическим гнетом и обнищанием широких рабочих масс проясняло сознание рабочих.
Крепли, увеличивались барыши Коноваловых, Третьяковых, Бурылиных, Гарелиных... крепла их тугая мошна, и в то же время крепло, увеличивалось революционное движение пролетариата.
Стачечное движение иваново-вознесенских рабочих 1915 года служило тому доказательством.
В мае 1915 года в Иванове началась экономическая забастовка, которая в большей своей части была проведена успешно. Фабриканты пошли на уступки. Что стоило им в то время бросить рабочим несколько костей со своего стола? Ведь они в связи с войной богатели как никогда! И они смилостивились.
Удачная майская забастовка показала рабочим, что солидарное, организованное выступление может подействовать на хозяев. Это окрылило их. Это помогло им лучше организоваться. И когда в августе того же года их положение снова начало ухудшаться, они противопоставили силе фабрикантов и правительства свою уже более организованную силу.
Тогда в Иваново-Вознесенском районе действовала активно подпольная организация большевиков, которые в то время ещё назывались социал-демократами. Большевики организовывали массы рабочих. Уже в то время рабочие считали их своими вождями. И когда к августу месяцу начало назревать новое движение рабочих, большевики его возглавляли. В силу этого движения получило политическую окраску. Одним из главных лозунгов августовской забастовки был лозунг: «Долой империалистическую войну».
Так протекали события в Иваново-Вознесенске. Нечего говорить, что местные власти знали о подготовляющейся забастовке. Их шпионский аппарат знал многих руководителей этого движения. И сознавая опасность, которая им угрожала, они решили действовать.
Теперь, разобравшись в архивных документах, делается совершенно ясно, что кровопускание ивановским рабочим было устроено вполне сознательно, по заранее приготовленному плану. И правительство и фабриканты сошлись на том, что «у рабочих наросла шкура». Эту «шкуру» они и решили с рабочих спустить.
В результате около ста человек убитых и раненых. Так это было!
Восемь лет прошло с тех пор. Восемь лет борьбы и жертв. Восемь лет, за время которых выросло и подросло молодое поколение. Сотни тысяч детей не имеют никакого представления о былых хозяевах нашей прежней жизни.
— А что такое полицмейстер, а что такое жандарм? — спрашивают они у взрослого поколения.
Да и само взрослое поколение тоже уже стало забывать то, что было в 1915 году. И это понятно. Люди хотят забыть то кошмарное время, когда они были на положении рабов.
И наша цель заключается не в том, чтобы привязывать их к кошмарным воспоминаниям, наша цель не в том, чтобы бередить старые раны — нет.
Мы хотим только, чтобы пролетарии, молодые и старые знали свою собственную историю. Мы хотим, чтобы всегда в сердцах рабочих и работниц из поколения в поколения жила память о тех, кто своей смертью уготовлял им — живущим, победу. Чтобы жила ненависть к тому строю, который теперь от нас так далек.
Это — знание своей истории, светлая память о павших и святая ненависть к старому — помогут нам в нашей дальнейшей борьбе за то, чтобы то, что было, никогда, никогда не вернулось вновь; а то, что будет — было бы хорошей, светлой, счастливой жизнью на благо всех трудящихся.
С. Зорин
|
В конце июля и первых числах августа 1915 года в Иваново-Вознесенске распространились слухи о готовящемся выступлении рабочих. Называли числа — двадцать первое — двадцать третье августа — когда ткачи объявят забастовку сначала на экономической почве, потом предъявят политические требования и в числе их — прекращение войны. Полицмейстер Авчинников и жандармский ротмистр Лызлов от своих агентов получают сведения, что в пригородных лесах идут рабочие массовки, сходки, конспиративные собрания, где вырабатывается план выступления. Жители по ночам слышат революционные песни, с которыми рабочие расходятся после собраний.
В городе тревога. Торговцы усиливают ее разговорами, что рабочие к чему-то готовятся, так как во время дачек [2] усиленно закупают продовольствие. На базарах, в трактирах, чайных волнение. Купец Куражов жалуется полицмейстеру, что покупатели — рабочие и приезжее крестьянство держатся вызывающе, среди торговцев ползет слух о разгроме лавок и магазинов, который будто бы подготавливают рабочие. Неуловимые агитаторы говорят в народе против войны. Растущая дороговизна, исчезновение с рынка крупы и пшена, нехватка соли взвинчивают тревожное настроение в городе.
О забастовке ткачей, как о неизбежном событии, говорят все, везде.
В ночь на 22 августа в рабочих поселках Ямы, Глинищево, Рылиха разбосаны прокламации Иваново-Вознесенского временного областного организационного комитета Российской социал-демократической рабочей партии большевиков. Днем 22 августа полиция и сыщики срывают прокламации с заборов и фабричных стен. Прокламация обращается к рабочим и солдатам.
«Товарищи рабочие и солдаты! Братоубийственная война всё разрастается, да разрастается. Всё, что только есть цветущего, здорового и работоспособного принесено уже на алтарь войны в интересах буржуазии. Льются слезы вдов, сирот и матерей. Голод, нищета, разорение и произвол царят повсюду. Правительству мало тех миллионов регулярных воинов, запасных, перворатников и новобранцев 15 и 16 года, которых погнали в первую очередь и уложили на поле брани. Оно забирает туда на убой и неокрепших еще 18 летних юношей, а за ними погонят ратников второго разряда. На убой отправляют последних работников, комильцев семей. Но для чего же все это? За что пролито это море народной крови? Ведь война не была нужна ни немецкому, ни русскому рабочему. Он знает лишь одну борьбу — борьбу классовую, лишь одного врага — буржуазию. Так кому же была нужна война?
Буржуазии. Эта война — борьба буржуазии одного государства за господство над другим, за преобладание на мировом рынке. И вот пока миллионы наших товарищей погибают на поле брани за дело буржуазии сотни тысяч хорошо обмундированных и откормленных полицейских и жандармов, упитанных кровью и потом народа, стоят на страже интересов той же буржуазии и расправляется с внутренним врагом — сознательным пролетариатом.
Сибирские тундры и тюрьмы переполнены. Туда загнали представителей народа, туда все еще тянутся, гремя кандалами, бесконечные вереницы наших товарищей. В эту трудную минуту перед нами возникает вопрос: так что же нам делать?
Послушаться ли призыву правительства, позабыть партийную рознь и пойти на братоубийственную войну верными слугами царизма?
Нет, товарищи!
С правительством не может быть никакого примирения. Мы до конца останемся его врагами.
Подчиняясь силе, нам придется взять в руки оружие и направить против своих иностранных товарищей по несчастью. Но будем же помнить тогда, товарищи, что в неприятельских окопах против нас такие же пролетарии, как и мы, насильно взятые и живущие мыслью повернуть оружие в обратную сторону и превратить буржуазную войну в гражданскую. Этой благородной мыслью живет и наш народ. Но нужно эту мысль осуществить на деле. Надо смести всех палачей от царя и министра до урядника, надо на развалинах деспотизма и варварства водрузить знамя свободы, мира и братства народов. И теперь время упускать нельзя. Так будем же помнить об этом, товарищи, уходящие на дикую битву за врагов своих. На фабриках и заводах, в казармах и окопах будем напоминать об этом другим товарищам, сплотимся в нелегальные организации вокруг красного знамени социал-демократии. И когда революционная волна охватит Россию, не поднимем по приказу правительства оружия на товарищей своих. Будем прислушиваться к голосу социал-демократии и при первом удобном случае против нашего настоящего врага — правительства — превратим эту братоубийственную резню в гражданскую войну, в Революцию.
Рабочие и солдаты! Преступление упускать время. В наших руках лучшая жизнь, свобода и право. Чем помирать за врагов своих, помрем на баррикадах за постоянный мир, за свободу!»
В этот день 22 августа ночью, жандармерия произвела многочисленные обыски и аресты. В полицейскую тюрьму на улице Кокуй посажено было до девятнадцати человек.
21 августа местный полицмейстер по телефону говорил с Владимирским губернатором, которому доложил о беспокойном настроении рабочих, на всякий случай просил в подкрепление казакам 60 конных стражников и разрешения, если потребуется, прибегнуть к помощи расквартированного в городе 199 пехотного запасного батальона.
Губернатор обещал прислать конницу и разрешил использовать батальон при выступлении рабочих.
22 августа по городу было расклеено следующее объявление Владимирского губернатора:
«По дошедшим до меня сведениям, на некоторых фабриках города Иваново-Вознесенска происходит брожение рабочих, грозящее вылиться в забастовку. Признавая, что в настоящее тяжелое для родины время, когда каждый час бездействия фабрик отягощает и без того трудное положение наших братьев воинов, всякое прекращение работ наносит непоправимый вред России и доблестной армии и служит только лишь на пользу нашим врагам, — предлагаю широко оповестить рабочих и все население города Иваново-Вознесенска, что мною будут приняты самые энергичные меры к недопущению беспорядков. Пусть всякий знает, что в подавлении беспорядков я не остановлюсь принять самые крайние и решительные меры, но при этом выражаю твердую уверенность что рабочие и все жители гор. Иваново-Вознесенска, проникшись важным настоящим моментом, сами поймут весь вред и не допустят никаких забастовок».
В этот же день в местной газете «Ивановский листок» (№ 170) полицмейстер объявил:
«Предлагаю г.г. исполнительным чиновникам возможно шире оповестить населению объявление г. управляющего губернией и со своей стороны предписываю отнюдь не допускать как в черте города, так и вне его никаких сборищ и собраний, а равно и проявления насилия над кем бы то ни было и принимать решительные меры к пресечению таковых в самом корне».
Город насторожился, предчувствуя большие события. Город в тревоге ожидал следующего дня.
С утра 23 августа по городу были расставлены воинские патрули под командой офицеров, Были выставлены самые надежные — не из ивановцев и не из маршевых рот — солдаты, так называемый постоянный состав батальона, кадровые учителя маршевых пополнений и учебная команда батальона. К фабрикам были выдвинуты казачьи разъезды, на улицах и площадях усиленные наряды наружной полиции и пикеты полицейских надзирателей.
Полицмейстер в 10 часов утра получил сведения, что рабочие Грязновской фабрики прекращают работы, намереваются выйти на улицу, идти снимать рабочих других фабрик.
Отдав распоряжения о недопущении мятежников в самые крупные фабрики И. Гарелина и Куваевскую, полицмейстер лично выехал на место происшествия и убедился немедленно, что рабочие не испугались губернаторского объявления, войск и полиции. Рабочие останавливали машины, взламывали тяжелые замки, которыми фабричная администрация заперла фабричные ворота и шли на улицу сначала небольшими толпами по сто-двести человек, потом тысячами. Грязновские рабочие вышли первыми, прошли к фабрике Ник. Гарелина, которая бросила работу, к ним присоединилась Полушинская фабрика, потом Бурылинская, Дербеневская, И. Гарелина, Компания, Зубкова, Гандурина, Ямановских и к трём часам дня тысячные массы рабочих со всех остальных фабрик тянулись к площади Городской управы.
По распоряжению полицмейстера и по указанию добровольцев-сыщиков из администрации во дворах некоторых фабрик полиция пыталась арестовывать и успела захватить троих зачинщиков и подстрекателей. Такая же попытка сделана была на Маракушевской фабрике. Но, как показывал впоследствии полицмейстер следователю, маракушевские рабочие дали отпор. С криками «ляжем костьми, а не дадим товарищей в обиду!» они не допустили арестов.
К четырем часам дня на площади Городской управы собрались многотысячные массы, которые протянулись через Нижиий базар по Часовенной улице к полю за кладбищем, где начался громадный митинг.
На митинге выступали сразу несколько ораторов мужчин и женщин, которые сообщили рабочим, что минувшей ночью жандармерия с полицией схватили и посадили в тюрьму многих товарищей. Ораторы призывали предъявить властям требования об освобождении арестованных. После обсуждения экономического положения рабочих, которые жестоко страдали от растущей дороговизны, рабочие постановили предъявить полицмейстеру требование об освобождении арестованных и тронулись обратно, тем же путём, к Городской Управе.
В семь часов вечера площадь перед Управой была запружена многотысячной толпой. Над морем голов возвышались в разных местах фигуры ораторов, которые говорили, поддерживаемые рабочими на плечах. Войска, казаки и полиция стояли наготове.
Был вызван полицмейстер из Управы. Ему рабочие предъявили свое требование об отпуске арестованных накануне, полицмейстер ответил, что арестованные задержаны потому, что у них при обыске найдены противоправительственные прокламации. На требование рабочих ответил отказом и ушел снова в Управу, из окна которой наблюдал площадь. Рабочие закричали:
— Пойдём освобождать!
Ораторы — четыре мужчины и две женщины — обратились к солдатам, увещевая их не обращать оружия против рабочих, которые борются за интересы всего трудового народа. Ораторы-женщины говорили, что солдаты оставили дома своих жен, матерей, малых детей, которые так же, как и ивановские ткачи и ткачихи с малыми ребятами, голодают от фабрикантов и войны, которая разоряет страну, вырывает миллионами убитых из русских трудовых семей.
— Долой войну! — восклицали рабочие.
— Неужели вы будете стрелять в нас? — со слезами восклицали женщины.
В это время к ораторам присоединился только что выпущенный из тюрьмы рабочий Зиновьев. Его страстная, речь сильно подействовала на рабочих. Они снова вызвали полицмейстера и потребовали отпустить остальных арестованных. Полицмейстер вновь отказал. Тогда с возгласами «пойдём к тюрьме!» во главе с Зиновьевым рабочие двинулись от Управы по направлению к Приказному мосту, по дороге к тюрьме.
Напротив Приказного моста — через мостовую — в занимаемом сейчас Уголовным управлением двухэтажном красного кирпича доме были номера Дунюшкина. Во дворе номеров рано утром в этот день был поставлен взвод солдат численностью 51 человек, под командой прапорщика Носкова. Взводу было боевое задание: охранять, от неприятеля улицы: Покровскую, Соковскую и Кокуй, на которой находилась тюрьма. Командир выслал со двора по этим улицам сменные дозоры. Резерв солдат, стоя под ружьем в засаде, ел щи, кашу, пил чай с кухни Дунюшкина. Командир взвода запретил эти мирные занятия, когда площадь забушевала и неприятель осадил полицмейстера в управе.
Когда же рабочие тронулись к Приказному мосту, прапорщик Носков скомандовал взводу в ружье, вывел солдат из засады и построил фронтом к мосту и наступающему врагу. Рабочие шли, сигнализируя свои мирные чувства к солдатам белыми платками, которые — как и полагается переговаривающимся с войском — навязали на трости и махали платками, высоко подняв руки над головами. Прапорщик скомандовал на изготовку, блеснули штыки и ружейные дула направились в толпу.
Рабочих это движение не столько испугало, сколько изумило. Номера Дунюшкина, около которых стоял взвод, рабочие не думали штурмовать. Но чтобы выяснить настроение солдат, рабочие пошли не вправо, на улицу Кокуй, где тюрьма, а прямо на номера Дунюшкина, в десяти шагах от которых прапорщик расположил взвод.
— Братцы, неужели вы хотите стрелять? — закричали рабочие. — Женщины, идите вперед! Вас не тронут, а нас, видно, боятся...
Ткачихи выдвинулись вперед, толпа заколыхалась, производя перемещение, а Зиновьев начал уговаривать солдат. Прапорщик, очевидно, счел это за начало боевых действий и подал первый свисток к огню.
Разрывая на себе кофточки, пиджаки, рубашки, передние ряды ткачей и ткачих обнажили груди с криками:
— Нате, стреляйте, если хотите стрелять.
— Они не будут в нас стрелять, не бойтесь, — кричали другие.
— Пойдёмте вместе с нами освобождать братьев — кричали третьи.
— Давайте ваши ружья! — кричали сзади.
Прапорщик, видя, что толпа не робеет, подал второй свисток и крикнул передним, что ружья заряжены боевыми патронами и чтобы рабочие не напирали на солдат. Но было поздно: передних подталкивали задние, которые уверенно кричали:
— Не бойтесь, не будут стрелять.
Рабочие так близко подошли к взводу, что левый фланг солдат попятился. Прапорщик Носков решил действовать.
Третий свисток, команда:
— Взвод, пли!
Первый залп смял передних и, в их числе, Зиновьева.
— Не бойтесь, холостыми стреляют! — закричали задние, думая, что передние упали с испуга.
Так велика была уверенность рабочих, что их не расстреливают, и белые платки птицами полетели в воздухе.
— Взвод, пли!
Второй залп и еще жертвы.
— Взвод, пли!
Третий залп.
Тогда рабочие по стонам раненых и падающим соседям поняли, что прапорщик Носков действует как на войне.
Тысячные массы в ужасе побежали назад к мосту, вправо к тюрьме, влево к собору. Мужчины, женщины, дети с моста прыгали вниз, прятались за тумбочки, за телефонные столбы, прижимались к соседним домам, прыгали через заборы. В этот момент битву решили казаки. От Городской управы и от здания тюрьмы они с конями врезались в расстроенные ряды неприятеля, плетями сбивая с ног бегущих. Полиция и сыщики принялись хватать пленных.
Перед глазами растерянных солдат лежали тридцать убитых наповал и пятьдесят три тяжелораненых.
Одетые в потёртые бумажного трика пиджаки [3], ситцевые рубашки, в калишках, в стоптанных щеблетках, в молескиновых [4] штанах, в заплатанных юбках, вылинявших кофточках, убитые и раненые иваново-вознесенские ткачи и ткачихи своею кровью омыли мост, который сейчас называется Красным.
Велики ли были потери со стороны войск?
Прапорщик Носков об этом в своем рапорте писал так:
«Во время произведенного толпой нападения на воинскую часть раненых и ушибленных не было, кроме камня, который упал в трех шагах от меня и подкатился к моему сапогу».
Чем были вооружены неприятельские войска?
В карманах убитых и раненых полиция обнаружила двадцать три перочинных ножа с крошками и следами ржаного хлеба на лезвиях.
В девять часов вечера 23 (10) августа пожарная команда пожарными рукавами смывала лужи крови, следы окровавленных мозгов и вывалившихся кишок на мостовой напротив Красного моста. Стрельба была в упор, и кровь текла ручьями.
Телеги везли Кокуем к Земской больнице трупы убитых. Раненых отправили в больницу чернорабочих. В эту ночь толпы рабочих жен и мужей осаждали больницы, отыскивая близких, которые домой не возвращались. По распоряжению полицмейстера опознание убитых отложено было на следующий день.
Через двое суток, в три часа темной августовской ночи, при усиленных полицейских и казачьих нарядах в общей могиле хоронили убитых ткачей и ткачих Похороны были спешные и секретные, посторонних не допускали, полиция боялась демонстраций со стороны возмущенных рабочих, которые продолжали бастовать в знак протеста против зверского и бессмысленного расстрела.
А еще через день занялись ранеными. Прокурор Владимирского окружного суда дал следующее предписание следователю по особо важным делам:
«10 (по нашему стилю 23) августа сего года в г. Иваново-Вознесенске толпа рабочих, намереваясь насильственно освободить из под стражи содержащихся в полицейской арестантской, напала на высланную для охраны этой арестантской воинскую часть, причём своими насильственными действиями вынудила прибегнуть к помощи оружия, в результате чего были убитые и раненые».
Прокурор предложил следователю выяснить виновных и привлечь их к законной ответственности.
Судебный следователь разыскал виновных среди раненых и всех их предал военному суду, по распоряжению Владимирского губернатора.
А полицмейстер, а жандармский ротмистр Лызлов, а полицейские надзиратели, а прапорщик Носков, а торговцы, а управляющие фабриками, а сыщики были для следователя лишь свидетелями «дела о вооруженном нападении рабочих на воинскую часть в городе Иваново-Вознесенске».
Четыре тома этого дела на тысяча слишком листов хранится в бюро Истпарта Ив.-Возн. Губкома Р. К. П.
Свидетель — полицмейстер Авчинников подтвердил следователю, что рабочие на площади Городской Управы своим поведением явно угрожали общественной безопасности, жалуясь на пропажу с рынка крупы, пшена и соли и добиваясь освобождения арестованных.
Жандармский ротмистр Лызлов атаку вооруженных перочинными ножами рабочих на беззащитных солдат объяснил следователю так:
«Майская минувшая забастовка привела рабочих к мысли о безнаказанности выступлений, так как никаких репрессий в мае месяце не применялось. Рабочие тогда вели себя дерзко: снимали прислугу с работ, останавливали едущих в фаэтонах».
Майская забастовка была экономической, рабочие выбастовали прибавку на растущую дороговизну и добились нормировки продуктовых цен, которые неутомимо взвинчивали местные торговцы. В августе рабочие уже уяснили себе смысл и причину войны. Иваново-Вознесенск одним из первых фабричных городов выкинул массовый лозунг «Долой войну».
Следствие, полиция и свидетели стремились доказать, что рабочие произвели на солдат вооруженное нападение. Для этого, кроме перочинных ножей, были тщательно собраны в районе расстрела все предметы, которые могли сойти, за оружие. И к делу приложили одиннадцать обломков кирпичей и тридцать четыре булыжника, которые случайно оказались у забора позади взвода солдат. Если припомнить цитированный выше рапорт прапорщика Носкова об отсутствии раненых и ушибленных среди солдат, то станет понятно, для чего понадобился следователю кирпич и булыжник. Следствию камни послужили в качестве гирь-улик на чашу обвинения в следственных весах. В постановлении о привлечении к суду раненых следователь доказывает, что «раненые уже самым фактом своего присутствия в толпе и ранениями своими бесспорно свидетельствуют об участии в нападении».
В целях обнаружения большего числа виновников расстрела следователь предложил полиции установить особый негласный надзор за ранеными и родственниками раненых и убитых.
В то время, как на дворе Земской больницы опознающие убитых родственники с плачем проклинали убийц, охранники зорко следили за осиротевшими женами и за мужьями, которые потеряли мать своих детей.
Лакеи фабрикантов — управляющие фабриками, лакеи правительства — чиновники и служащие, торговцы и домовладельцы, вызванные в качестве свидетелей, согласным хором свидетельствовали, что виноваты не ружья солдат, а озорство рабочих.
Многие из свидетелей выражали готовность узнать того или иного оратора при очной ставке и указать подстрекателей рабочего бунта.
Полицейский арестный дом при ходе следствия не мог вместить всех арестованных, число которых ежедневно росло. Арестованных отправляли пачками в шуйскую тюрьму и владимирскую каторжную тюрьму.
Военное начальство командировало для расследования генерала для поручений при командующем войсками московского округа. Генерал нашёл, что прапорщик Носков, стреляя боевыми залпами в рабочую толпу, верно служил за веру, царя и отечество, ибо рабочие явно были немецкими агентами, требуя окончания войны.
Так было 23 (10) августа 1915 года, когда десятки тысяч ивановских рабочих вышли с фабрик за хлебом, миром, свободой. И получили свинец в грудь, плети, тюрьму и военный суд.
 |
Комментарии
[1] Фраза была произнесена Макаровым во время обсуждения в Думе Ленского расстрела 1912 г. Подробнее см.: Владимирова В.Ф. Расстрел рабочих на Лене.
[2] То есть выдачи заработков.
[3] То есть трикотажа. В данном случае использован профессиональный жаргон. Хлопчатобумажные трикотажные пиджаки были дешевой (и некачественной) одеждой, широко распространенной в городах дореволюционной России.
[4] Молескин — плотная, обычно темная, хлопчатобумажная ткань, используемая для изготовления рабочей одежды.
Опубликовано отдельным изданием: Так было в 1915 г. (Расстрел Иваново-Вознесенских рабочих двадцать третьего августа 1915 года). Иваново-Вознесенск: Книгоиздательское товарищество «Основа», 1923.
Комментарии: Роман Водченко, Александр Тарасов.
