| Saint-Juste > Рубрики | Поддержать проект |
Аннотация
|
Экономическая стратегия, которой стали придерживаться в Бразилии после государственного переворота 1964 г., была представлена влиятельными кругами, связанными с международными монополиями, как модель развития по пути «свободного предпринимательства» для стран «третьего мира».
Бразильский опыт как классический образец зависимого капиталистического развития на довольно высокой (по сравнению с другими латиноамериканскими странами) стадии индустриализации действительно имеет теоретическое значение, выходящее за рамки Бразилии. Однако это значение отнюдь не раскрывается поднятой вокруг него шумной пропагандистской кампанией.
Важным аспектом международного положения Бразилии является признание ее правящими кругами США в качестве «восходящей державы», которой в Латинской Америке следует оказывать предпочтительное внимание. А это означает, что процесс, происходящий в Бразилии, является стратегически важным для империализма.
Признание гегемонистской роли Бразилии в Латинской Америке и в зоне Южной Атлантики соответствует давней мечте бразильских военных и технократов, разделяемой представителями крупного национального и международного капитала. Группа военных, находящихся у власти в Бразилии, согласилась на то, чтобы платой за столь желаемую гегемонию стало, в первую очередь, полное отождествление с североамериканской внешней политикой. Так, Бразилия выступает против лозунгов и программ единого фронта «третьего мира». Она взяла на себя обязательства служить форпостом империализма не только в диалоге Север—Юг, но также в Латиноамериканской экономической системе (ЛАЭС) [I] и в других международных организациях. В обмен на это Бразилия получила определенную степень самостоятельности для осуществления прагматической политики в арабском мире (пример с голосованием против сионизма в ООН) в соответствии с ее потребностями в нефти, в Африке (пример с признанием Народной Республики Ангола), что отвечает нуждам изыскания рынков, и до некоторой степени в Европе (ядерная сделка с ФРГ, договоренность о взаимных консультациях с Францией и возможность подобной договоренности с Великобританией).
Признание Бразилии в качестве «восходящей державы» отвечает и интересам империализма: в первую очередь, речь идет о необходимости оказывать поддержку стране, которая широко распахнула двери международному капиталу. В настоящее время Бразилия переживает серьезный экономический кризис, последствия которого могут развеять миф об инвестиционном рае, миф, создание которого столь дорого обошлось империализму. Таким образом, стоит вопрос об идеологической модели и экономической витрине, которые необходимо спасать.
Кроме того, следует указать на рост стратегического значения Бразилии, чьи берега простерлись вдоль большей части юго-западной Атлантики, с того исторического момента, когда в Анголе возобладали антиимпериалистические силы. Южная Атлантика традиционно рассматривалась как зона полного господства Запада, мало «опасная» в стратегическом отношении и контролируемая небольшим числом военных баз. Ныне же здесь началась военная эскалация, и США обратились к Бразилии с просьбой о размещении своих военных баз на ее побережье.
С конца прошлого столетия в Бразилии закладываются основы промышленности, циклично развивающейся от подъема к депрессии. Периодом, наиболее близким к нынешнему циклу, называемому «чудом», являются 1955—1961 гг., что соответствует в основном времени правления Жуселино Кубичека, Жанио Куадроса и Жоао Гуларта (первый год правления). В тот период валовой внутренний продукт (ВВП) ежегодно возрастал в среднем приблизительно на 7 % (за исключением 1956 г., когда этот показатель снизился до 1,9 %), что превзошло индекс среднегодового прироста ВВП в 1948—1952 гг., составлявший 5 % [1]. В 1955—1961 гг. в Бразилии расширяется сталелитейное производство, энергетическая и транспортная база, появляется автомобилестроение, создаются предприятия электротехнической и машиностроительной промышленности.
Основой этого «бума» послужили крупные государственные вложения без достаточного финансового обеспечения, что усиливало инфляцию, и иностранные инвестиции. Причем если до 1955 г. прямые вложения из-за границы составляли ежегодно 10—20 млн долл., то в 1956 г. они поднялись до 90 млн, в 1957 г. — до 144 млн и вплоть до 1961 г. находились на уровне 100 млн долл.
Последствия подобного роста не заставили себя ждать, и в 1962 г. Бразилия вступила в полосу экономической депрессии, которая длилась до 1967 г. Инфляция и резкое ухудшение положения во внешней торговле явились наиболее очевидными свидетельствами кризиса. Отсутствие возможностей продолжать процесс накопления капитала без осуществления радикальных реформ в экономике стало широко признанным фактом. Однако существовали различные критерии оценки ситуации.
Одна из групп правящих кругов под давлением нарастающего народного движения усматривала выход в расширении внутреннего рынка и диверсификации внешнего. Такая позиция логически вела к аграрной реформе, которая позволила бы повысить доходы крестьянства, к перераспределению доходов в пользу менее обеспеченных слоев населения, к опоре на национальный капитал и ограничению иностранного, созданию условий для массированного воздействия государства на базовые отрасли экономики, а также независимой внешней политике, направленной на изыскание новых рынков в Латинской Америке, Африке и социалистических странах. Во внутриполитической жизни этот экономический курс должен был бы опираться на поддержку трудящихся и мелкой буржуазии и реализовываться в демократии, основанной на широком участии масс. Сторонников этой схемы развития возглавлял буржуазно-либеральный деятель прогрессивных взглядов Жоао Гуларт.
Противоречия данного курса, которые и обусловили его провал, очевидны. Расширение внутреннего рынка посредством увеличения доходов лиц наемного труда в силу закона средней нормы прибыли нарушало условия концентрации капитала, позволяющей производить значительные капиталовложения и укреплять позиции крупной буржуазии как национальной, так и иностранной. Это, естественно, вызывало ее открытую оппозицию. Выдворение или ограничение иностранного капитала побудило к действиям этого серьезного противника. Противника не только в международном плане, ибо иностранный капитал уже превратился в могущественный внутренний фактор бразильской экономики.
Происходил объективный процесс радикализации трудящихся и прогрессивно настроенной мелкой буржуазии — социальной базы указанного курса. Они все настойчивее и осознаннее стремились к активному вмешательству государства в экономику, к глубоким аграрным преобразованиям и реальной демократии. Под воздействием идей Кубинской революции подобный радикализм приобретал общественное звучание. Это объясняет причины отхода Гуларта от исторического процесса, развитие которого угрожало пойти значительно дальше пределов его классово ограниченного мировоззрения, и его непротивление военному перевороту 1964 г. [II], утвердившему гегемонию господствующего большинства местной буржуазии, связанного с иностранным капиталом и поддержанного тем слоями мелкой буржуазии, которые были напуганы волной социальной радикализации.
Переворот 1964 г. не был обычным пронунсиамьенто [III]. Идеологи тех кругов, которые совершили переворот, весьма точно квалифицировали его как «превентивную контрреволюцию» [IV]. Военные пришли к власти, имея определенную программу, представлявшую ответ крупного национального и международного капитала на «популистскую экономическую и политическую авантюру» Гуларта.
Авторы программы, так же как и сторонники Гуларта, исходили из признания экономического кризиса, однако для выхода из него предлагали диаметрально противоположные методы. Логика сводилась к следующему. Во-первых, поскольку расширение внутреннего рынка посредством реформ грозило политическими осложнениями, необходимо той же цели добиваться путем концентрации доходов в руках меньшинства населения, сосредоточенного в крупных городах и способного приобретать товары, изготовленные по новейшим технологическим стандартам, т. е. те, в производстве которых заинтересован крупный международный капитал. С другой стороны, значительное снижение уровня заработной платы, в особенности неквалифицированных и полуквалифицированных рабочих, составлявших бóльшую часть рабочей силы, позволило бы поднять среднюю норму прибыли, аккумулировать вложения и централизовать капиталы.
Во-вторых, политика явной ориентации на США и открытого признания основополагающей роли иностранного капитала позволила бы привлечь из-за рубежа еще больше инвестиций, чем это было в период правления Ж. Кубичека, причем в сочетании с технологией и «ноу-хау», не встречающих на своем пути никаких «националистических» препятствий. Взамен иностранные компании открыли бы находящиеся под их контролем международные рынки промышленных товаров для экспорта продукции, произведенной в Бразилии, и содействовали бы общему расширению ее внешних рынков.
Но для того, чтобы добиться осуществления подобных целей, надо было пройти через этап «высоких социальных издержек». Необходимо было согласиться по основным пунктам на программу «экономической стабилизации» — требование Международного валютного фонда (МВФ). Предстояло положить конец инфляции, унаследованной от предыдущего периода, в частности, остановив «гонку заработной платы» за уровнем цен; ликвидировать кризис платежного баланса, или так называемую «несбалансированность внешнего обмена»; очистить производственную сферу от малопродуктивных мелких и средних предприятий, устранить причины недееспособности государственного аппарата, коренившиеся в «клиентурной» системе занятия государственных должностей времен популизма [V]. В обмен на сохранение крупной земельной собственности латифундисты должны были изменить свою экономическую политику, модернизировать хозяйства и повысить их продуктивность.
Политические следствия осуществления подобной экономической программы были очевидны. Требовалось создать сильное, модернизированное, авторитарное и эффективное государство, свободное от давления изнутри со стороны ущемленных его политикой слоев буржуазии, и особенно со стороны народных масс, которые, конечно же, «не осознали бы» необходимость «социальных издержек». Как представлялось авторам экономической программы нового режима, буквально через несколько лет политики ограничения потребления и сдерживания инфляции должен был начаться период экономического роста и тогда уже можно было бы заняться поисками иной политической базы.
На первый взгляд, эти хладнокровные расчеты имели под собой прочный фундамент. В противовес буржуазно-либеральной и национально-демократической оппозиции, пытавшейся доказать их несостоятельность на среднесрочную перспективу, мы, представители прогрессивных сил, принципиально выступившие против капиталистического развития, стремились показать, что основанная на подобных расчетах программа была единственным вариантом капиталистического выхода из кризиса. Она открыла бы перед крупным капиталом перспективу в международном плане, ибо отвечала новому этапу накопления капитала в мировом масштабе. Мы стремились подчеркнуть, что на этом пути не было другой альтернативы капиталистического развития, кроме предложенного военными развития подчиненного, зависимого, авторитарного и политически непопулярного в массах. Этой альтернативе нельзя было противопоставить автономное и национальное развитие капитализма, жизнеспособность которого уже была подорвана. Ей можно было противопоставить лишь развитие по социалистическому пути. И для этого было необходимо привлечь на свою сторону те общественные силы, которые ранее ошибочно шли под популистскими знаменами Гуларта [2].
Было ясно, что противоречия нового этапа накопления должны проявиться уже на исходе начальной стадии в серьезном кризисе накопления, внутреннего рынка и платежного баланса, сопровождаемого новой инфляционной волной. Тогда-то и обнаружилось бы, что в принятых рецептах игнорировалась стержневая проблема капиталистического развития, не вовлекшего значительные массы населения в сферу внутреннего рынка и предоставившего международному капиталу все возможности использовать к своей выгоде этот «врожденный порок» национального рынка.
Стремление трудящихся к лучшим условиям жизни, к национальному достоинству и политическим свободам не может быть реализовано при автономном бразильском капитализме. Это тем более неосуществимо в условиях зависимого экономического развития, когда обещания трудящимся всегда остаются невыполненными. «Не помышляйте о росте заработной платы и своем участии в малом национальном доходе, который вы не сможете распределить. Прежде чем делить пирог, надо сначала увеличить его размеры». Этот аргумент, столь часто пускавшийся в ход, был основным идеологическим оружием гражданских и военных технократов и буржуазных политиков, которые господствовали в убогой общественной жизни Бразилии после переворота 1964 г.
В 1962—1967 гг. страна вошла в полосу депрессии. ВВП, возросший в 1963 г. всего лишь на 1,3 %, продолжал увеличиваться медленными темпами: в 1964 г. — на 2 %, в 1965 г. — на 2,7, в 1966 г. — на 5,1, в 1967 г. — на 4,8 %. Средний прирост ВВП за весь период составил таким образом 3,7 % при приросте населения в 2,4 %, что означает среднегодовое увеличение ВВП на душу населения в пределах 1,3 %. В то же время в период 1956—1962 гг. на душу населения рост составлял ежегодно около 4 %. Среднегодовой прирост промышленного производства в этот период достиг 10,3 %, а сельскохозяйственного — 5,7 %. В 1962—1967 гг. эти показатели составляли 3,9 и 4 % соответственно.
Официально устанавливаемая минимальная заработная плата потеряла около 55 % своей покупательной способности [3]. Даже по данным министерства планирования, реальная заработная плата бразильского промышленного рабочего упала в целом со 131 пункта в 1963 г. до 119 пунктов в 1966 г. (1955 г. = 100). За тот же период производительность труда в промышленности увеличилась только со 170 до 178 пунктов [4].
Национальный доход в основном концентрировался в руках 5 % населения, лиц с наивысшими доходами. Сопоставление результатов двух последних переписей показывает, что если в 1960 г. эта группа населения присваивала 27,4 % национального дохода, то в 1970 г. — уже 36,3 % [5]. Таким образом, при среднем душевом доходе в 300 долл. в 1960 г. и 400 долл. в 1970 г. соответствующие показатели для 5 % населения — самых богатых бразильцев — составили 1645 и 2940 долл. соответственно. Иными словами, 5 млн бразильцев получали доход на душу населения, равный тому, который имеют жители западноевропейских стран.
Следующая группа по уровню благосостояния (15 % населения) сохранила свою долю — 27 % — в национальном доходе (540 долл. на душу населения в 1960 г. и 720 долл. в 1970 г.). Между тем у группы лиц низкого дохода (40 % населения) эта доля упала с 34,3 до 27,8 % (257 долл. на душу населения в 1960 г. и 278 долл. в 1970 г.). Наконец доля беднейшей части бразильцев (40 % населения) также сократилась с 11,2 до 9 % (84 долл. в 1960 г. и 90 долл. в 1970 г.). Как видим, 80 % населения страны не могли обеспечить себе минимального жизненного уровня и снизили свое и без того малое участие в национальном доходе с 45,5 до 36,8 %.
Такова была цена осуществления политики стабилизации, продиктованной МВФ. Рассмотрим некоторые финансовые показатели. Инфляция в 1963 г. составила 82 %, 1964 г. — 93,3, а в 1967 г. — 22,5 % [6]. Бюджетный дефицит, достигавший в 1963 г. около 4,8 % ВВП, снизился до 0,3 % в 1971 г., в период пика экономического развития. Дефицит платежного баланса уменьшился вследствие снижения потребления и уровня капиталовложений. Чтобы возместить это, государство превратилось в крупного потребителя и инвестора. В противоположность тому, что ожидалось, в 1964—1967 гг. иностранный капитал в страну почти не поступал. Прямые частные вложения, которые сократились в период правления Ж. Гуларта (9 млн долл. в 1962 г. и 30 млн в 1963 г.), продолжали оставаться на низком уровне в 1964 г. (28 млн) и несколько увеличились в последующем (хотя и оставались меньшими, чем в период администрации Ж. Кубичека): в 1965 г. — 70 млн, в 1966 г. — 74, в 1967 г. — 76 и в 1968 г. 61 млн долл. Объяснение весьма простое: депрессия отпугивает инвесторов. Те небольшие капиталовложения, которые поступали в указанный период в страну, и реинвестиции производились в целях скупки национальных предприятий, обанкротившихся вследствие сдерживания кредитования — одной из основ программы валютной стабилизации, навязанной МВФ.
В 1968 г. начинается экономический подъем, столь часто называемый «бразильским чудом». Многие пытались ассоциировать экономический рост с военной диктатурой, усматривая прямую связь между «безопасностью» и развитием. В свете вышеизложенного такая посылка является неверной. Во-первых, весьма значительные подъемы экономического развития отмечались и в периоды демократических режимов, например, при правительстве Ж. Кубичека. Во-вторых, военная диктатура несет ответственность за самую серьезную депрессию в экономической истории послевоенной Бразилии.
Рассмотрим внимательно, что представлял собой подъем 1968—1974 гг. Среднегодовой прирост ВВП удерживался в этот период на уровне 10 %, прирост промышленного производства составлял 11 %. В то же время темп инфляции продолжал оставаться стабильным и снизился лишь в 1972 г. — до 17,5 % и, по некоторым неуточненным данным, до 12 % в 1973 г.
Существовали и другие симптомы новой фазы. Отмечался преимущественный рост технически передовых отраслей, что выдавалось за признак близкого освобождения от оков технологической зависимости. В то же время замалчивалось, что объем работ в строительстве увеличился в указанный период только на 26 % (это значительно меньше, чем в целом по промышленности — 56 %); что прирост выпуска оборудования (42 %) был также ниже уровня среднего темпа прироста по промышленности в целом; замалчивались факты застоя швейной и обувной промышленности — за 1969—1972 гг. прирост составлял лишь 1 %, производство в текстильной отрасли сократилось в тот же период 4 %. Население Бразилии (речь идет в основном о слоях населения, имеющих высокие доходы) стало приобретать в 1964—1972 гг. больше транспортных средств — на 144 %, электроприборов — на 113, изделий из неметаллических материалов — на 62, металлоизделий — на 66, резиновых изделий — на 89, химических товаров — на 69, бумажных и картонных изделий на 59 %. Формирование подобной структуры роста промышленного производства вполне объяснимо — она отвечает спросу, соответствующему новым капиталовложениям, удовлетворяет разнообразные и повышенные потребности тех 20 % населения, которые в этот период значительно увеличили свои доходы.
Таким образом, промышленный подъем того времени объясняется, в частности, увеличением инвестиций в автомобилестроение и соответствующим вторичным эффектом в смежных отраслях (в производстве запасных частей, металлоизделий, резины, стекла и т. п.), а также в дорожном строительстве и расширении торговой сети. С этим связан и рост нефтехимической промышленности, в которую значительно увеличились вложения капиталов. Все традиционные статьи расходов на промышленную инфраструктуру демонстрируют наивысшие показатели роста. Промышленный подъем проявился также в притоке капиталов в энергетику, добычу железной руды, производство стали и цемента, в развитие транспортных путей.
Картину «чуда» хотели дополнить и мероприятиями социального характера. Было объявлено о крупных вложениях по программе жилищного строительства, что, казалось бы, открывало путь к решению проблемы собственного крова для значительной части населения. Однако в дальнейшем выяснились многие слабые стороны этой программы, что и повлекло за собой ее провал [VI]. Бразильское движение ликвидации неграмотности (МОБРАЛ) претендовало на то, чтобы стать эффективным инструментом по обучению молодежи и взрослого населения в отдаленных районах. После обширной и дорогостоящей пропагандистской кампании вокруг программы МОБРАЛ в ее руководстве в 1974—1975 гг. разразился скандал. В результате был публично признан провал разрекламированных планов, а качество проведенного обучения поставлено под сомнение [VII].
В эти годы был отмечен заметный приток учащихся в начальные и средние школы, а также университеты. Были открыты новые учебные заведения, преимущественно частные. Казалось, страна вступила в полосу бума и в области образования. Это впечатление подкреплялось сообщениями о резком расширении постуниверситетской подготовки и провозглашением потенциальных планов создания «национальной науки». Ныне же приходится констатировать глубокий кризис в этой сфере в результате понижения общего качественного уровня образования. Так, участились случаи отказа признания дипломов частных университетов (этих коммерческих предприятий в образовании), отмечается отсутствие перспектив профессионального роста для выпускников, окончивших университеты в годы бума.
Другой областью проявления «чуда» была внешняя торговля. В рассматриваемый период бразильский экспорт вырос в весьма впечатляющих пропорциях: если в 1964 г. его стоимость составляла 1430 млн долл., то в 1975 г. она достигла 8,7 млрд долл., иными словами, за 11 лет увеличилась почти в 6 раз! Кроме того, меняется структура экспорта. Доля кофе, составляющая в 1965—1969 гг. 42 %, в 1971 г. упала до 23,8 %. Удельный вес других сырьевых товаров повысился за тот же период с 50,8 до 57,1 %, в том числе: железной руды — 6,1 до 8,2, мяса — с 1,9 до 5,2 %. Наконец, доля промышленной продукции в экспорте выросла с 7,3 до 14,6 % (исключая полуфабрикаты).
Между тем апологеты «чуда», распространяя эти данные, «забывают» об одном: если экспорт Бразилии в самом деле вырос, то столь же справедлив и факт еще бóльшего увеличения импорта. В 1960—1964 гг. импорт составлял в среднем за год 1250 млн долл. и был ниже соответствующего показателя экспорта (1340 млн), но в 1972 г. он уже достиг 4224 млн, а на 1975 г. оценивался в 12,2 млрд долл. Это означает, что торговый баланс, сводившийся на начальной стадии «чуда» с положительным сальдо, на его исходе стал предельно дефицитным — отрицательное сальдо в 1975 г. составило 3,5 млрд долл.
Знаменитое «чудо» ограничивается временным отрезком в семь лет устойчивого экономического роста. И это после шести лет депрессии! Получается, что столь превозносимое увеличение экспорта повлекло за собой еще больший рост импорта и ухудшение торгового баланса. Оказалось, что процесс ускоренного индустриального роста затронул лишь некоторые отрасли, в то время как в промышленном производстве, обслуживающем потребительский спрос большинства населения, налицо деградация и регресс. Оказалось, что программы в области жилищного строительства и образования потерпели провал, признанный самим правительством… Итак, что же остается от бразильского «экономического чуда»? В чем суть развернувшихся вокруг него бурных дискуссий?
Ответ довольно прост, несмотря на то, что мы еще не приступили к разбору кризиса «чуда», а приведенные нами данные относятся в основном к «позитивным» моментам «чуда». Особенно оживленно «чудо» комментировалось в период подъема, когда еще трудно было предвидеть его последствия. Многие ученые, ошеломленные данными о росте валового продукта, экспорта, валютных резервов, об увеличении числа учащихся, сокращении темпа инфляции и об устранении многих, казавшихся непреодолимыми препятствий (таких как, например, бюджетный дефицит), перешли к обороне, пытаясь доказать, что, хотя этот рост и является свершившимся фактом, за ним кроется нищета бразильского народа. И это было действительно так. Данные об условиях жизни большинства населения свидетельствовали, что «экономическое чудо» непосредственно связано с повышением нормы эксплуатации, с увеличением продолжительности рабочего дня, с ухудшением питания трудящихся и сокращением других видов потребления, с ростом детской смертности [7]. Таким образом, вполне справедливо характеризовать бразильское «экономическое чудо» как иррациональный экономический рост, базирующийся на самой варварской эксплуатации, как «мнимое развитие» [8].
Однако тогда невелико было число тех, кто пытался выявить глубинные противоречия, которые неизбежно должны были взорвать изнутри эту пресловутую модель развития. В настоящее же время эта модель испытывает тяжелейший кризис: заметно снизились (до 4 %) темпы прироста ВВП, дефицит платежного баланса и внешняя задолженность достигли грани финансового банкротства, валютные резервы сократились наполовину, намеченные капиталовложения не осуществляются. Правительство вынуждено принять меры по ограничению импорта и объявить во всеуслышание о серьезности кризиса. Инфляция растет и ныне составляет уже 29,5 %, в то время как производство сокращается. «Чудо» оборачивается другой стороной, оно приобретает лик экономического провала.
Что же произошло? Как объяснить, что превозносившаяся модель экономического развития оказалась столь уязвимой? Можно ли оправдать такое положение, при котором, несмотря на колоссальные жертвы, навязанные народу во имя экономического роста, во имя «будущего великой державы», сегодня приходится говорить бразильцам, что жертвы были напрасными, что необходимо смириться с падением роста, с депрессией, финансовыми неурядицами и инфляцией, с убыточной внешней торговлей, с тяжелым состоянием системы образования и, наконец, с весьма сомнительным будущим…
Чем объяснить распродажу страны международному капиталу?!
Если проанализировать имеющиеся данные, то мы убедимся, что наибольшие выгоды из «экономического чуда» извлекли международные монополии, точно так же, как при правлении Ж. Кубичека в 1955—1960 гг. [VIII] в период экономического подъема, и во время депрессии 1962—1967 гг., когда они за бесценок скупали потерпевшие банкротство национальные предприятия.
Таблица [9].контролирующих отрасль |
предприятий, принадлежащая ведущим компаниям, % |
|
| Государственные | ||
Ныне наиболее динамичные отрасли экономики страны находятся под контролем иностранного капитала или бразильского государства. Деятельность национальных компаний ограничена бесперспективными отраслями. Бразильская буржуазия стремится перестроиться, сконцентрировать и централизовать капиталы, чтобы выжить в условиях катастрофической денационализации собственности в промышленности, торговле, финансовой сфере и в сельском хозяйстве. Вследствие этого убыстряется процесс формирования экономической структуры, которой присущ высокий уровень концентрации и монополизации, процесс, стимулируемый мерами по расширению рынка капиталов. Этот рынок вовлек сбережения мелких собственников в финансовую аферу 1968—1971 гг., что закончилось их разорением и соответственно обогащением крупных предпринимателей и биржевых спекулянтов. Политика налоговых льгот для экспортеров, для тех, кто вкладывал средства в развитие определенных районов страны, в туризм и т. д., по существу, была подобием стихийного кейнсианства на креольский манер. Она лишь усиливала инфляционные явления финансовой системы, имевшей весьма шаткие устои.
В этой связи показательны данные, приводимые Вернером Баером (см. таблицу). Преимущество государственного сектора и международных монополий в наиболее динамичных отраслях очевидно. При этом дополнительные данные о суммах продаж и о размерах прибылей говорят о явном преобладании международного капитала.
Итак, огромные выгоды из «чуда» извлекли 5 % бразильцев, составляющих группу населения с наивысшими доходами, и международные монополии. Правда, укрепился и аппарат государства. Однако он опять-таки служит интересам крупного международного капитала. И если бы «экономическое чудо» продолжалось, то указанная тенденция не только бы не изменилась, но, напротив, проявлялась еще больше.
В 1974 г. выявились первые симптомы кризиса. Спрос на такие важные виды продукции, как автомобили, электротовары и т. д., стал снижаться. Хотя темпы роста производства не сокращались в той же степени, однако значительно увеличились запасы нереализованной продукции. В целях стимулирования сбыта правительство расширило предоставление кредитов, но это лишь подстегнуло инфляцию.
Во внешнеэкономической сфере наблюдалось резкое возрастание дефицита торгового баланса и баланса услуг. Новые займы и инвестиции, привлеченные из-за рубежа, были недостаточны для покрытия этого дефицита. В итоге пришлось прибегнуть к широкому использованию накопленных валютных резервов.
В 1975 г. трудности существенно возросли [10]. Прирост ВВП сократился до 4 %, а стоимость жизни выросла на 31,2 %.
Не сбылись надежды на улучшение внешнеэкономических позиций страны. Показатели 1975 г. почти повторили данные 1974 г. Дефицит внешней торговли, как уже указывалось, исчислялся в 3,5 млрд долл. Баланс услуг был сведен с отрицательным сальдо в 3,2 млрд долл., отразив огромные расходы на фрахт, на импорт технологии, на погашение внешней задолженности и перевод прибылей за границу.
В итоге образовался дефицит баланса по текущим операциям в сумме 6,7 млрд долл. Чем же он компенсировался? Поступления по линии внешних займов, «помощи» и иностранным инвестициям составляли лишь 5,2 млрд долл. Следовательно, платежный баланс сводился с итоговым дефицитом в 1,5 млрд долл., который были вынуждены погасить за счет валютных резервов. Последние за два года (1974—1975) сократились до 3,8 млрд долл., т. е. почти на половину их суммы, накопленной за годы «чуда» (6417 млн).
Одновременно возросла до 22 млрд долл. внешняя задолженность. Технократы из бразильского правительства не придавали особого значения такому показателю как внешняя задолженность в валовом исчислении. Считалось, что из этой цифры следовало вычитать сумму наличных ликвидных ресурсов, с тем чтобы получить более «репрезентативный» показатель — внешнюю задолженность в исчислении «нетто». Однако действительность посрамила хитроумных финансистов. При искусственном росте ликвидных ресурсов коэффициент соотношения между чистой задолженностью и общей величиной поступлений от экспорта упал с 1,62 в 1969 г. до 0,99 в 1973 г. Таково было одно из достижений пресловутого «чуда». Что же происходит дальше, когда запасы валюты тают столь стремительно? За два последующих года коэффициент повысился до 1,93, иными словами, чистая задолженность почти в 2 раза превысила стоимость всего экспорта. И вот окончательный итог «чуда»: первоначально уменьшив соотношение задолженность — экспорт, его в последующем увеличивают.
Мы не собираемся обременять внимание читателя теми данными, которыми ловко манипулировали экономисты, пропагандирующие «чудо», чтобы доказать исключительно хорошее финансовое положение Бразилии в 1973 г., когда ее «чистая» задолженность была равна ее ликвидным ресурсам. Комизм заключается в том, что сама цифра этой «чистой» задолженности выводилась вычитанием суммы искусственно созданной ликвидности из валовой задолженности. Игра с цифрами понадобилась для того, чтобы получить новые займы.
Внешний долг Бразилии за два года почти удвоился (в 1971 г. — 6,4 млрд долл., в 1973 г. — 12,6 млрд). Но могло ли это напугать отважных экономистов? Они, нисколько не смущаясь, заявили, что финансовое положение Бразилии… улучшилось! Но каким же образом? А очень просто, утверждали они: в 1971 г. у Бразилии было всего 1,7 млрд долл. валютных резервов. Ее «чистая» задолженность, таким образом, составляла 4,7 млрд долл. В 1973 г., благодаря финансовой магии, резервы были исчислены в 6,4 млрд долл. и «чистая» задолженность составила всего лишь 6,2 млрд. Иными словами, чистая задолженность стала равна валютным резервам страны. Получилось, что в финансовом отношении Бразилия была в эти годы самой стабильной страной «третьего мира»!
Очень немного найдется примеров столь наглого финансового надувательства! Посудите сами. Я должен 12 млрд, а у меня 6 млрд — следовательно, фактически я должен 6 млрд! Но если я фактически должен 6 млрд и продолжаю считать, что у меня остаются все те же 6 млрд, то я абсолютно свободен от финансовых обязательств!
Какой жестокий урок преподали этим горе-экономистам истинные факты… Без притока новых займов, превосходящих по масштабам существующую задолженность, магический туман рассеивается, а действительность неуклонно стучится в дверь. При продолжении нынешних тенденций в платежном балансе валютные резервы Бразилии иссякнут в два года, а валовая внешняя задолженность (да и чистая) возрастет до 28 млрд долл. Поистине ситуация на грани катастрофы.
Что же предпринять? Добиваться получения новых и более крупных займов? А смогут ли финансовые покровители Бразилии (МВФ, Экспортно-импортный банк США, частные банки) ежегодно вручать ей свыше 3 млрд долл. при очевидной неспособности их возмещения? Будет ли инвестироваться ежегодно свыше 2 млрд долл. иностранных капиталов в стране, находящейся на грани разорения? Между тем фактические данные показывают резкое падение доли прямых инвестиций в пользу краткосрочных вложений — возникает феномен «горячих денег», когда капитал быстро забирает свою прибыль и убирается восвояси. Тенденция, таким образом, представляется еще более угрожающей.
Можно было бы наращивать экспорт. Можно сокращать импорт. Но между импортом и экспортом промышленных товаров существует тесная взаимосвязь. В Бразилии машины и сырье импортируют международные монополии, и именно это позволяет создавать в стране предприятия экспортного направления. Кроме того, необходимо нести расходы по фрахту перевозок импортных и экспортных товаров.
Можно было бы поставить под контроль утечку валюты. Но это означало бы конфликт с международными монополиями, которые в первую очередь и обеспечили «бразильское чудо».
Что же в конечном счете остается? Сейчас уже далеко не одиноки те представители бразильского истеблишмента, которые начинают ставить вопрос о необходимости пересмотра всей модели развития. Принимаемые в настоящее время такие паллиативные меры, как, например, ограничение импорта товаров для государственных предприятий, ввоза предметов роскоши, а также вывоза из страны так называемых «туристских долларов», затрагивают лишь чисто поверхностные явления. Между тем суть проблемы — в международных монополиях, в структуре зависимого экономического развития.
Обсуждаемые альтернативные варианты противоречивы в своей основе. Говорится, например, о необходимости переориентировать производство на внутренний рынок массового потребления. Но миллионы голодных не обладают покупательной способностью. Тогда как быть? В этом случае следовало бы обеспечить включение масс в экономическую и политическую жизнь, что, в свою очередь, предполагает проведение глубоких социальных реформ. Но способен ли на это режим, который возник и политически определился как сила, подавляющая массы?
Ставится вопрос о том, чтобы защитить национальную промышленность, укрепить государственный сектор, выступить против международных монополий… Но с какой социальной опорой? С чьей внешней помощью? Может ли это сделать режим, который столь явно ассоциируется с элитой, представляющей 5 % населения, с международными монополиями и с североамериканской внешней политикой? Безусловно, нет!
Программа экономического возрождения Бразилии поэтому не может исходить от нынешнего режима: ни от национальных капиталистов, сдавшихся на милость международного капитала; ни от технократов, поставивших свой профессионализм на службу «капитулянтству» и сверхэксплуатации народа [IX]; ни от тех военных, которые, используя силу оружия, развязывали жестокие репрессии, закрепляли бесправие, приносили страдания миллионам людей на протяжении этого мрачного периода в истории бразильского народа.
Программа экономического возрождения Бразилии, отвечающая нуждам ее народа, может исходить только от трудящихся города и деревни, от подавляемых диктатурой представителей интеллигенции, от крестьян и мелких городских собственников, пролетаризирующихся в результате концентрации экономической мощи. Только сам бразильский народ спасет свою родину.
Примечания
[1] Здесь и далее основные статистические данные приводятся по: Baer W. A industrialização e o desenvolvimento econômico do Brasil. Rio de Janeiro, 1975.
[2] См.: Dos Santos T. Socialismo o fascismo: el dilema latinoamericano y el nuevo carácter de la dependencia. Santiago de Chile, 1971.
[3] См.: Arroyo R. La pauperización relativa y absoluta del proletariado brasileño en la última década. (Escuela Nacional de Economia. UNAM, México, 1975, manuscrito).
[4] Estudo especial. A industrialização brasileria: diagnóstico e perspectivas. Rio de Janeiro, 1969, p. 146.
[5] Baer W. Op. cit., p. 239.
[6] Simonsen M. H., de Oliveira Campos R. A nova economía brasileria. Rio de Janeiro, 1974, p. 80.
[7] Например, в районе Большого Сан-Паулу — в этом сердце «экономического чуда» — индекс смертности новорожденных, составлявший в 1960 г. 69 ‰, в 1972 г. подскочил до 101 ‰. См.: O Estado de São Paulo // São Paulo, 25.I.1976.
[8] Подробнее см.: Furtado C. O mito do desenvolvimento económico. Rio de Janeiro, 1974.
[9] По данным журнала «Визао». — См.: Baer W. Op. cit., p. 256.
[10] Данные за 1975 г. взяты из годового обзора, подготовленного Федеральным департаментом экономики и Промышленным центром Сан-Паулу. См.: O Estado de São Paulo // São Paulo, 25.I.1976.
Комментарии
[I] Латиноамериканская экономическая система (ЛАЭС) — организация экономического сотрудничества стран Латинской Америки и Карибского бассейна. Первая экономическая организация латиноамериканских стран, в которую не приняли США. Создана в 1975 г., но подготовка к созданию началась раньше — после прихода к власти прогрессивных режимов в Перу, Боливии и Чили. ЛАЭС задумывалась как экономическое объединение, способное противостоять диктату США и созданных под контролем США межамериканских экономических организаций; членом ЛАЭС стала Куба. ЛАЭС неоднократно принимала решения, противоречащие политическим и экономическим интересам США (в частности, в защиту Кубы, Никарагуа, Панамы). Не получив места в ЛАЭС, США настояли на вступлении в это объединение диктаторских режимов Чили, Уругвая, Бразилии и др., причем на крупные экономики — такие как бразильская — была возложена задача защищать в ЛАЭС североамериканские интересы.
[II] После начала военного мятежа в штате Минас-Жерайс леволиберальный президент Жоао Гуларт проявил растерянность и трусость. Хотя в его распоряжении были I и III армии, он побоялся развязать гражданскую войну и понадеялся на возможность компромисса с мятежниками. Тем более Гуларт не пошел на мобилизацию радикально настроенных масс.
[III] Пронунсиамьенто, пронунсиаменто — в ибероамериканских странах: военный переворот, военный заговор. Дословно значит «провозглашение» (исп.). Имеется в виду публичное провозглашение (обычно на центральной площади в столице), что «власть переменилась».
[IV] Это как раз и говорит о фашистском характере переворота и установившегося военного режима: фашистские режимы были либо бонапартистскими, то есть направленными против уже свершившейся (проходящей) революции, либо превентивно-контрреволюционными, которые имели целью не допустить победы радикальных сил в начинающейся революции (или не допустить самой революции в условиях складывания революционной ситуации). См. об этом: Тарасов А.Н. Фашизмов много; Майданик К.Л. Правоавторитарные и фашистские режимы и тенденции в Латинской Америке.
[V] Дус Сантус говорит о широко распространенной в Латинской Америке практике, уходящей корнями в XIX в.: назначения на государственные должности родственников, друзей и приверженцев (иногда прямо — прихлебателей) руководителей высшего уровня. В Бразилии особого размаха эта практика достигла при президенте-популисте Жетулиу Варгасе.
[VI] Провал правительственной программы массового дешевого жилищного строительства был обусловлен, помимо банального воровства, в основном двумя причинами: инфляцией, приведшей к незапланированному резкому росту стоимости строительства, и узкой имущественной базой потенциальных покупателей. В результате оказалось, что эта программа смогла охватить не «значительную часть населения», а в лучшем случае — нижнюю треть «среднего класса», то есть, по бразильским меркам, очень зажиточных людей.
[VII] Поскольку военный режим заявил о «модернизации» экономики Бразилии, он нуждался в более квалифицированной, чем имелась, рабочей силе. Для этого в 1971 г. была запущена программа МОБРАЛ. Однако после того, как в 1974 г. на должность министра финансов Бразилии был назначен «технократ» Марио Энрике Симонсен, он провел аудит МОБРАЛ и выявил грандиозные растраты и тот факт, что львиная доля средств уходит на содержание управленческого аппарата МОБРАЛ. В 1975 г. этим вопросом занялась специальная комиссия парламента. В 1985 г., в условиях экономического спада, программа МОБРАЛ была прекращена. Ее официальной целью являлась ликвидация неграмотности в Бразилии за 10 лет, однако в 1985 г. в стране оставалось свыше 30 млн неграмотных. Качество образования по программе МОБРАЛ было настолько низким, что в современном бразильском португальском языке появилось прилагательное «mobral», что значит «функционально неграмотный».
[VIII] Президент Жуселину Кубичек в соответствии с амбициозными планами развития промышленности Бразилии широко открыл рынок страны для североамериканского капитала и привлек за четыре года вложений из США на сумму свыше 162,5 млн долларов. Однако по скандально известной «инструкции № 113» Главного управления финансов зарубежным инвесторам предоставлялись неслыханные привилегии, в результате чего, например, «Форд моторс» получил в 1957 г. 2773 % прибыли, а в 1958 г. — 4861 %.
[IX] Спецификой военно-фашистского режима Бразилии (особенно во второй период диктатуры) являлось широкое привлечение на руководящие посты военных и гражданских специалистов-технократов. Со временем их влияние стало преобладающим.
Опубликовано в журнале «Латинская Америка», 1977, № 1.
Комментарии Александра Тарасова.
Теотониу Дус Сантус Жуниур (1936—2018) — бразильский экономист, социолог и политолог, один из создателей «теории зависимого развития», профессор Федерального университета Флуминенсе и президент Университета глобальной экономики и устойчивого развития ООН. Почётный доктор ряда университетов Бразилии, Перу и Аргентины, кавалер различных наград Бразилии, Чили, Венесуэлы и Перу. Автор многочисленных исследований по проблемам зависимого развития, переведённых на 16 языков.
Родился в Каранголе, штат Минас-Жерайс. В 1958 году поступил в Федеральный университет Минас-Жерайса (окончил в 1961 году), где принял активное участие в деятельности студенческого профсоюза. Тогда же организовал кружок по изучению марксизма, деятельность которого была прервана лишь военным переворотом 1964 года. В 1961 году выросшая на основе марксистского кружка группа «Рабочая молодёжь» объединилась с другими антисталинистскими организациями Бразилии в «Революционную марксистскую организацию — Рабочая политика».
В 1963 году, во время работы и продолжения обучения в Университете Бразилиа, знакомится с Андре Гундером Франком, на семинарах которого, при участии Руя Мауро Марини и Вани Бамбирры, закладывается основа радикального направления «теории зависимого развития». После военного переворота переходит на нелегальное положение и продолжает участвовать в руководстве подпольной борьбой «Рабочей политики».
В результате полицейских преследований в 1966 году вынужден покинуть страну и перебраться в Чили, где возглавляет Центр социально-экономических исследований Университета Чили. Там же собрались и другие политические эмигранты, участвовавшие ранее в семинаре Андре Гундера Франка. Работа Центра социально-экономических исследований в значительной степени повлияла на программные установки Левого революционного движения (МИР) Чили и «Народного единства» Сальвадора Альенде.
Военный переворот 1973 года в Чили вынуждает Теотониу Дус Сантуса отправиться во второе изгнание. Он возглавляет послевузовское профессиональное образование на экономическом факультете Национального автономного университета Мексики и прикладывает усилия к восстановлению работы разгромленного в Чили Центра социально-экономических исследований. В 1979 году участвует в создании Демократической рабочей партии Бразилии и вслед за амнистией 1980 года возвращается на родину.
Там Теотониу Дус Сантус продолжает научно-исследовательскую работу, участвует в оппозиционной деятельности диктаторскому режиму и сотрудничает в качестве консультанта с ЮНЕСКО и Университетом ООН. После падения диктатуры в Бразилии подвергает критике неолиберальную политику президента Фернанду Энрике Кардозу, являющуюся продолжением политики «зависимого развития» военного режима. В 1997 году возглавляет Университет глобальной экономики и устойчивого развития ООН.
